— Точно, а сегодня наш командир базы грозился отомстить дрезденцам за то, что до войны его обсчитали в тамошней гостинице, — весело, но невпопад добавил Аркетт, но никто даже не улыбнулся.
Все посмотрели на Шеллена.
— Так получилось, — виновато оправдывался Алекс.— Я спросил у Йонаса, когда мы шли к самолету, но из-за шума, видимо, не расслышал.
— Когда вы оттуда уехали? — поинтересовался Хокс.
— В тридцать четвертом. Мне было четырнадцать. Почти все мое детство прошло там…
— Да-а, дела… — Командир оглядел всех по очереди, затем засунул сигару в карман своей куртки на левом рукаве.— Я вам сочувствую, Шеллен, но, как вы сами понимаете, высадить не могу.
— Остается уповать на то, что синоптики, как обычно, все напутали и нас завернут на Кассель, — попытался успокоить Шеллена Лиотта. — А потом уходи из бомбарей, Алекс.
— Верно. Какого лешего ты вообще пошел в бомбардировочную авиацию? — пробурчал Аркетт. — Ты не знал, что мы бомбим города? Ты не слыхал о Гамбурге? О Вуппертале?
Алекс понимал, что несколько месяцев назад совершил большую ошибку. Тогда он поверил сэру Артуру Харрису, заявившему, что включение германских нефтеперерабатывающих заводов в список целей высшего приоритета гарантирует окончание войны уже к декабрю. Он поверил сэру Арчибальду Синклеру, уверявшему, что все объекты нападения в Германии только военные. Министр авиации повторял это неоднократно. «Даже когда вы совершаете акт возмездия, Бог смотрит из-за вашего плеча». Алекса ввели в заблуждение тогда рассказы о легендарной 617-й эскадрилье бомбардировщиков, действовавшей в составе той самой 5-й авиагруппы, куда он стремился попасть. Они специализировались по точечным объектам вроде дамб[2], мостов, виадуков и ракетных пусковых установок, а когда наносили удары по небольшим заводам в зонах застройки французских или бельгийских городов, то говорили, что при этом не погибал ни один местный житель. Ходили слухи, что на имя премьер-министра или в адрес британского бомбардировочного командования приходили даже коллективные письма благодарности от рабочих таких заводов за то, что завод-де уничтожен, а они все целы и невредимы. Что ж, возможно, все это действительно было так, но касалось только французов и бельгийцев и исключительно 617-й эскадрильи. Так точно маркировать цели и бомбить не мог больше никто. Ни в королевских, ни в американских ВВС. О бережном же отношении к немецкому гражданскому населению речь вообще идти не могла.
Алекс не знал тогда, что всякие крестики на картах городских кварталов, обозначавшие госпитали, которые не следовало бомбить, и квадратики, обведенные вокруг заводов или арсеналов нацистов, подлежащих уничтожению, рисовались для кого угодно, только не для ночных бомбардировщиков, которые могли за двадцать минут разрушить и залить огнем сотни гектаров очередного альтштадта