Страшные картины сегодняшнего дня перемежались в его сознании воспоминаниями из города детства. Он вспомнил, как они с друзьями отмечали февральский масленичный карнавал. К нему готовились заранее. Несмотря на то что в те трудные годы в иных семьях не было лишнего куска ткани, матери ухитрялись шить своим детям костюмы эльфов, принцесс, королей и гномов. От старших эти наряды переходили к младшим. Наряжались и сами взрослые. Все ждали «неистового понедельника» — первого дня карнавала.
В этот день на центральных улицах перекрывалось движение транспорта и мостовые на несколько часов отдавались красочному шествию. Во вторник наступал детский праздник. В этот день уроки не отменялись, но дети приходили в школу в карнавальных нарядах, и учителя не ставили им плохих отметок. А вечером компании мальчишек и девчонок отправлялись с поздравлениями по домам и магазинам. В универмаге «Реннера» для них всегда были заготовлены сладости. Потом наступала «пепельная среда», когда головы взрослых болели от чрезмерного количества выпитого накануне пива.
Пепельная среда… Они обрушились на город вечером тринадцатого. Это как раз был детский вторник, второй день карнавала. А среда стала действительно пепельной. Для десятков тысяч человек — в самом прямом смысле. И по какому-то совсем уже изуверскому стечению обстоятельств эта среда выпала на Валентинов день…
— Пошли, — тронул за плечо Алекса один из возниц.
Они вернулись к своим повозкам. Неподалеку была отрыта совсем небольшая яма, в которую без речей и флагов предстояло ссыпать привезенный с Альтмаркта пепел.
После Хайдефридхоф они поили лошадей, задавали им корм и обедали сами. Впервые у Алекса появилась возможность основательно подкрепиться, но он не смог ею воспользоваться. Мобилизованные партией крестьяне — хозяева повозок — привезли с собой торбы с провизией и воду. Вместе с полицейскими они собрались в круг, и жандармы достали свои фляги со спиртным. Алексу как неимущему предложили домашний хлеб, сваренные вкрутую яйца и даже кусок ветчины. Он же попросил только воды и после отошел в сторону. Есть он не мог. Кроме этого, он опасался, что какой-нибудь полицейский, захмелев, начнет расспрашивать его, из какого он отряда или что-нибудь в этом роде. Тогда не миновать разоблачения. Затем обоз направился на центральный вокзал, где телеги прямо с вагонов грузили дровами и соломой. К этому времени над городом уже более часа висел новый столб черного дыма. Северо-западный ветер расплющивал его, прижимая к земле, и нес над сотами вылизанных огнем пустых кирпичных коробок и далее, над пробитыми, словно гигантскими пулями, отмелями Эльбы.