Алекс смутно помнил из школьного курса истории Германии, что с середины семнадцатого века всех мальчиков в княжеских семьях Реусс называли в честь основателя дома одним и тем же именем Генрих, присваивая при этом каждому порядковый номер. Причем в княжестве младшей линии нумерация вновь начиналась с единицы при наступлении нового века, а в старшей — при достижении кем-то сотого номера.
— А где владелец этих документов? — спросил он за ужином.
— Его считают пропавшим без вести во время последнего налета на Лейпциг. Только, если эти корочки попали в руки отщепенцев, считай — их хозяин мертв.
— Каких еще отщепенцев? — замер с вилкой в руке Алекс.
— Ты многого не знаешь из того, что тут происходит и чем мы живем, — чуть ли не с жалостью в голосе произнес Эйтель. — Да ты ешь, ешь. Помнишь нашу компанию? Суслика, Птицелова, Таблетку? В тридцать третьем мы все были отщепенцами, только не знали об этом. Потом все переменилось. Один уехал, — Эйтель коротко взглянул на брата, — Котлета куда-то пропал сразу после ареста отца в тридцать пятом. Помнишь Давида Поккуса и его грузовичок?… Его отправили в Дахау. Это такая курортная зона под Мюнхеном. К тому времени половина из нас уже были в гитлерюгенде. Но не все. Франца Польцера, надеюсь, не забыл? Вот он теперь главарь местной банды отщепенцев. После гибели брата — Суслика убили в уличной драке — перебрался в Хемниц, выправил себе белый билет и держит в страхе северные окраины. По ночам туда не суется даже полиция.
— Да кто же они такие, эти отщепенцы? — не переставал удивляться Алекс. — Разве в Германии еще не всех пересажали по лагерям? Я думал, что здесь даже уголовников не осталось.
— Выходит, что не всех. Банда Француза называет себя «ночными койотами». Есть и другие шайки, и у всех такие же дурацкие названия. Средний возраст от пятнадцати до двадцати пяти, в составе в противовес гитлерюгенду — вместе и парни, и девушки. До войны они ходили в походы, в укромных местах устраивали запрещенные сборища со спиртным и джазом, поколачивали гитлеровскую молодежь. Теперь с этим сложнее, многих переловили. Кого на фронт, кого в лагерь. Зато те, кто остались, сделались более непримиримыми и осторожными. Вооружаются, крадут документы, укрывают беглых и евреев. В сорок третьем в Кёльне «пираты эдельвейса» убили шефа гестапо. Из ста шестидесяти пойманных тринадцать казнили публично — повесили прямо на улице, как в средние века. Конечно, это не Сопротивление. Отщепенцы, пожалуй, самое точное определение. Половина из них воры и пьяницы, но есть и идейные. Днем они где-то работают или делают вид, а по ночам что-то пишут и рисуют на стенах. Говорят, даже в берлинском метро появлялись антиправительственные призывы. Хольцер, правда, не из их числа.