— Значит, остается один Иуда? — подытожил Алекс, думая, что разговор окончен.
— А что ты знаешь про Иуду? — неожиданно спросил его отец.
— Ну, что он был одним из апостолов, а потом выдал Иисуса властям.
— А давай-ка подойдем к этой истории непредвзято, — сказал отец. — Вот представь себе: за несколько дней до своего ареста Христос свободно разгуливает с учениками по Иерусалиму, посещает храм, где при стечении народа происходит знаменитая сцена с денарием кесаря. Все его знают, всем он открыт. Потом же, в Гефсиманском саду, Иуда подходит к окруженному другими апостолами Христу и целует его, давая понять появившейся страже, кого им нужно схватить. Тебе не кажется странным, что человека, известного всей Иудее в лицо, не знали солдаты Каифы? Да не простые солдаты, а его тайная стража, те, кто следили за Иисусом и знали о каждом его шаге. У меня лично создается впечатление, что ночная сцена ареста нарочито была дополнена сценой предательства. Иисуса можно было совершенно свободно схватить и накануне, и третьего дня, без всякого предательства, которое было разыграно специально. Для чего? Чтобы в мир вошла эта драматическая сцена, ставшая одной из страстей Господних, чтобы вместе с нею в мир вошел гнуснейший из подлецов — Иуда Искариот и чтобы мученический образ Спасителя был оттенен этим негодяем и стал еще светлее. Вот для чего. А теперь давай подумаем, мог ли нормальный человек совершить то, что совершил Иуда? Он провел бок о бок со своим Учителем несколько лет, делил с ним и другими апостолами пищу и ночлег, тяготы долгих переходов, вместе со всеми переносил зной пустыни и холод зимнего ночлега. Он слышал все проповеди Учителя, видел все совершенные им чудеса, участвовал в задушевных предвечерних разговорах, о которых мы никогда не узнаем. И что же в итоге? Решил предать Его, позарившись на жалкие тридцать сребреников, на которые можно было в то время купить одного раба или худо-бедно прожить один год? Проведенные вместе годы нисколько не сроднили его ни с Христом и ни с кем другим из его окружения? Миллионы произнесенных слов Учителя, зачастую подкрепленные чудесными деяниями, прошли мимо его сердца? Да возможно ли такое?! Ведь это были слова Сына Божьего! Что же это должен быть за человек, и где такого нашли? А главное, с какой целью?
Алекс сидел с раскрытым ртом, понимая, что то, что сейчас говорит ему отец, из категории интимных откровений, о которых нельзя рассказывать никому, может быть, даже маме.
— Папа, а что ты думаешь сам? — спросил он.
— Что думаю… — Николас с минуту сосредоточенно разминал щетину широкой кисти. — Я, Алекс, просто не могу не прийти к одному выводу: молчаливый и замкнутый Иуда был самым преданным учеником Христа. Он был единственным, с кем Иисус несколько раз уединялся в последние дни, и никто не знает, о чем они говорили. Он потому-то и был молчалив и замкнут, что знал свое предназначение и готовился к нему. Он должен был стать квинтэссенцией человеческого порока во имя укрепления веры. Он должен был разыграть сцену предательства, раскаяния и самоубийства. Причем последнее было уже не игрой, а принесением себя в жертву. Задыхаясь в позорной петле, он покидал этот мир, осознавая, что никто и никогда не узнает правды и не оценит его жертвы. Никто, кроме самого Христа. И, если все это так, то там, — Николас Шеллен показал рукой вверх, — они рядом.