— Для меня всегда лучше — сказать, — тихо и как-то неохотно проговорила Сапфо. — То, что Архилох написал насмешливую песню о своем щите, для меня означает, что этот самый щит, оставшийся валяться в кустах, продолжал потом долго мучить его совесть…
— Ну, конечно, совесть! Какая еще совесть? — возмутился Алкей, которому совершенно не понравился ответ Сапфо.
«Все ясно — наверняка у них все было, не будут же зря говорить люди», — пронеслось молнией у него в уме.
— Разве вы сейчас не слышали своими собственными ушами, что песня Архилоха — грубое издевательство над всеми, кто продолжал биться до последней капли крови и даже погиб в славном бою, и что-то вовсе не похоже… — начал было Алкей, но Сапфо его мягко перебила.
— Но ведь Архилох — мужчина, — сказала она просто. — А это значит, что ему трудно открыто высказывать свои чувства, и потому поневоле приходится постоянно прятаться за насмешливость. Ты, Алкей, сказал чистую правду о том, что мужчине гораздо проще скрывать, чем говорить о своей душе свободно и серьезно.
— Ты победил, Алкей! — громко воскликнул Фаон и немедленно вручил Алкею свой венок.
Некоторые девушки тоже подарили Алкею цветы, однако он почему-то не испытал в этот момент ликования победителя, чувствуя внутри какое-то неясное сомнение и непроходящее раздражение.
Нет, «фаонии» с самого начала получались почему-то совершенно не такими, как Алкей их себе представлял!
— Прекрасно, Алкей, ты как всегда — великолепен, — поспешно согласилась Сапфо. — Но все же, Эпифокл, раз ты уже начал, спой нам что-нибудь еще из песен Архилоха — мне так приятно слышать сейчас живой голос моего друга. Правда, его песни лучше всего воспринимаются не под переборы струн лиры, а под резкие звуки фригийской дудки. И при этом Архилох еще обычно крепко притопывал ногой на каждом сильном слоге своего стиха, так что делалось страшно, что под ним вот-вот провалится земля…
Все засмеялись и, когда Эпифокл запел новую песню Архилоха, тоже начали в такт притопывать и гудеть, подражая Архилоху, лишь Алкей с досадой отвернулся.
Что поделать — его снова в который раз не поняли.
Да и может ли женщина до конца понять мужчину?
«Недаром именно Фаон первым признал мою очевидную победу», — подумал Алкей.
Конечно, в словах Сапфо про маску из насмешливости или воинственности, которую по привычке надевает на себя, казалось бы, наиболее сильная часть человечества, была какая-то доля истины.
Но вот именно — только доля, и потому не стоило воспринимать ни слова Сапфо, ни вообще шуточное состязание чересчур серьезно.