Ерофеев поднял тяжелую канистру, дотащил ее до середины улицы – и неожиданно упал, словно подвернул ногу. И больше не поднялся. На шее и затылке расплылось кровавое пятно, седые усы вдруг сделались темно-красными. Очки слетели с носа. И теперь старый приятель Пулемета смотрел на него укоризненно и немного удивленно, словно хотел спросить: мол, как же так, кто допустил такую несправедливость: ты живой, а я что? Уже мертвый?
Гурский нажал на педаль акселератора. Машина сорвалась с места, но сначала две пули врезались в крышу, прошив металл и внутреннюю обшивку, и застряли в заднем сиденье. Еще две пули проделали дырки в багажнике, чудом не зацепив вторую канистру с бензином. Лопнуло заднее стекло, превратившись в мелкую крошку.
– Господи, откуда это? – заорал Гурский. – Нам прострелили колесо! Что это было?
Через четверть часа они доехали до трассы, свернули в лес и там, облив машину бензином, сожгли ее. Затем пешком выбрались на дорогу и остановили грузовик, перевозивший кирпич. Водитель, которому пассажиры показались слишком подозрительными и грязными, спросил вперед приличную плату. Получив деньги, пустил мужчин в кабину и довез до места.
* * *
Расстреляв пистолетную обойму, Девяткин некоторое время сидел на подоконнике, приходя в себя. Он проводил взглядом умчавшуюся «Тойоту», затем дозвонился в «Скорую помощь», местную милицию и спустился во двор. Внизу собрались четыре старухи и пожилой мужчина, проживавший где-то по соседству. Вдвоем они стащили с железнодорожной насыпи тело еще живого Сыча. Медленно донесли до дома, положили на землю возле порога.
Правый рукав рубахи, изжеванный шестерней, казался пустым. Лицо капитана покрывала корка засохшей крови, а глаза были похожи на белые пуговицы. Сыч терял сознание и снова приходил в себя. Он стонал и плакал, а потом надолго затихал. Девяткин сидел на ступеньках крыльца, курил и смотрел на циферблат часов. Он не знал, чем облегчить страдания капитана. Еще дважды набрал телефон «Скорой». Отвечали, что бригада давно выехала и вот-вот будет на месте. Но время шло, а врачи не появлялись. Девяткин прикуривал новую сигарету и говорил себе, что остается только ждать.
– К нам врачи могут долго ехать, – сказала одна из старух. – Намедни два часа ждала.
– Долго, – как эхо отозвался Девяткин.
Старухи о чем-то перешептывались. Мужчина, присев на корточки, смотрел на дорогу, где должна была показаться машина «Скорой». Одна из старух принесла из дома старую скатерть и накрыла раненого с головой. Но другая женщина вылезла вперед и поправила скатерть, опустив скатерть до плеч. Сказала, что с головой только мертвых накрывают, а этот еще живой. Сыч стонал и даже пытался что-то сказать, обращаясь неизвестно к кому.