Он закрыл крышку чемодана и повесил навесной замочек. Поднявшись, добрался до кухни, сел на табурет и крикнул хозяйку, бабушку Марусю. Когда старуха, одетая в застиранный неопределенного цвета халат, возникла на пороге, Абаев сунул ей в руку деньги.
– Тут за постой, ну, за последнюю неделю, – сказал он. – И еще за бутылку. Принеси, вместе выпьем.
Физиономия старухи сделалась грустной. Ахмед съезжает, а в середине лета нового квартиранта сюда на тракторе не затащишь.
– Что так? – спросила бабка. – Ты же хотел до снега пожить?
– Я домой звонил: у меня близкий родственник тяжело заболел, – не раздумывая, соврал Абаев. – Придется возвращаться.
– Надо же, – покачала головой старуха, делая вид, что поверила в это нескладное вранье. – Родственник заболел… А я думала: поживешь. Надеялась на тебя.
– Можешь больше не надеяться, – ответил Абаев.
Разумеется, он не стал рассказывать этой старой ведьме, что бандиты и менты наверняка ищут его. И вряд ли успокоятся, пока не найдут. Он это кожей чувствует, звериным нюхом, который словами не объяснить. Пока есть силы, пока боль немного отпустила, надо уезжать, не теряя ни минуты, а не валяться в зловонной конуре. В этом году он заработал сущие гроши, но деньги – это как навоз: то их нету, то их воз. Осень и зиму он пересидит в Баку, а весной снова на заработки. Авось больше повезет.
Бабка разогрела картошку, выставила на стол банку рыбных консервов и бутылку мутной самогонки с бумажной пробкой, торчавшей из горлышка. Выпили за отъезд, добавили еще. И снова выпили, за скорейшее выздоровление Ахмеда. Быстро захмелев, он с трудом добрался до комнаты, лег на кушетку и посмотрел на часы: автобус из поселка отходит в шесть вечера, есть время отдохнуть.
Абаев проснулся в пять часов и, не сдержавшись, застонал. Боль была сильной, она пульсировала, будто по телу проходил электрический разряд, отдавала в грудь и шею, даже в голову. Он через силу встал с кушетки, натянул ботинки, взял палку и легкий чемодан.
Радченко прошагал по безлюдным улицам еще не проснувшегося города два-три квартала. Оказавшись в узком переулке, свернул во двор. Открыв салон черного потрепанного «Ситроена», бросил свою поклажу на заднее сиденье и запустил мотор. Через полчаса он подъехал к дому, где временно разместились Стас и Алла, и поднялся наверх. Еще через десять минут они втроем вышли из подъезда, сели в машину и уехали.
Какое-то время «Ситроен» колесил по городу, бессистемно меняя направления, пока Радченко не убедился, что на хвосте висит зеленая «Хонда Аккорд» с затемненными стеклами, номерной знак московский, начинается с двух восьмерок. Стас, сидевший на переднем пассажирском кресле, поглядывал назад, меланхолично работал челюстями, разжевывая бутерброд с сухой сырокопченой колбасой.