– Готов помогать тебе в уничтожении запасов хоть каждый день…
– Знаю я тебе. Пьяницей прикидываешься, а попробуй оторвать тебя от исследований – меня, целого герцога, пошлешь матом далеко и надолго. Ни стыда, ни совести, ни почтения к моим сединам.
– Седин у меня не меньше, чем у тебя, а уж если говорить про совесть… Я – твоя совесть. И своя тоже. Представляешь, какой груз за двоих мне приходится таскать. Какие муки и терзания испытывать?! – патетически воскликнул Томас и засмеялся.
Герцог его в этом поддержал и, активировав коммуникатор на запястье левой руки, скомандовал:
– Три бутылки валенсийского красного, закуску и столик в операционный зал лаборатории восемь.
"Словно дожидаясь под дверью", – да нет, отнюдь не словно, а именно дожидаясь под дверью, видимо хорошо знали привычки своего господина, две симпатичные девушки с улыбкой вкатили столик, сервированный на двоих. Герцог и ученый сели в кресла, одна из девушек разлила по высоким бокалам тонкого хрусталя рубиново красное вино, после чего обе стюардессы, не забыв эротично прогнуться, быстро выскользнули из помещения.
– Вот чертовки. Знают мою слабость и пользуются. Но мы еще посоревнуемся у кого крепче выдержка. Уф-ф, знал бы ты Томас, как я устал!
– За тебя, старый друг, – поднял бокал ученый. – Я все-таки не понимаю, зачем ты возишься с этим ублюдком? Тебе своих забот не хватает?
– Прости, Том, мозголом и мозгокрут ты – лучший в галактике, а в политике разбираешься как свинья в апельсинах. Ты хоть знаешь, что у нашего благословенного императора четыре старших дочери, которым никак не светит корона ни по мозгам, ни по влиянию, а реальных наследников всего двое: Константин и его сводный младший брат от второй жены – Санчес?
– Не настолько уж я дремуч…
– Дремуч-дремуч. В своей лаборатории ты про каждую пылинку многотомную монографию накропаешь, а про светскую жизнь любой олигофрен из приюта расскажет больше. Спешу тебе напомнить, что я – родной дядя Константина…
– Угу. Подозреваю, что родство у вас гораздо ближе, – хмыкнул Томас.
Глаза герцога опасно блеснули и он, не скрывая легкую угрозу, тихо прошипел:
– А догадки свои, дружище, засунь себе… как можно глубже и никому никогда не показывай, иначе дружба-дружбой, но честь, а то и жизнь, семьи мне все-таки дороже.
– Прости, я думал об этом и так все воробьи на ограде прочирикали.
– Воробьи – птицы дурные: "Чик-чирик! Нашел дерьмо! Чик-чирик – на одного!", – вот и пусть себе про дерьмо чирикают, а вот когда мой близкий друг начинает перечирикивать воробьиное дерьмо, тогда уже совсем другое к нему отношение. Ты понимаешь? М-да. Забыл, что с вами, учеными, надо попроще. Представь себе, что некую истину, опровергающую устоявшееся мнение, открыл студент-первогодок и радостно принес ее тебе. Что ты будешь делать в первую очередь? В лучшем случае искать в его постулатах ошибку, а скорее просто пошлешь подальше – продолжать учиться. А если то же самое тебе преподнесет авторитетный ученый? Профессор? Совсем другое дело, не так ли? Вот и ты для общественного мнения – тот же профессор.