Я возвратился в Англию в середине сентября и был удивлен, не найдя среди огромного вороха ожидающей меня корреспонденции ни одной весточки от Виктора. Он обещал написать и рассказать о том, что они видели и как прошло их путешествие. Дома у них по телефону никто не отвечал, и я никак не мог связаться с ними. Поэтому я дал себе зарок написать Виктору, как только немного разгребу кипу деловой почты.
Через несколько дней, выходя из своего клуба, я столкнулся с нашим с Виктором старым приятелем, который остановил меня на минуту, чтобы задать несколько вопросов о моей поездке, а потом вдруг, когда я уже сбегал по ступеням, обернулся и окликнул меня:
— Какая ужасная трагедия с беднягой Виктором. Ты собираешься навестить его?
— О чем ты говоришь? Какая трагедия? — воскликнул я. — Несчастный случай?
— Он в тяжелом состоянии в частной лечебнице здесь, в Лондоне. Нервный срыв. Его ведь покинула жена.
— Бог мой, быть того не может!
— Но тем не менее это так. В этом вся беда. Он ведь был очень к ней привязан.
Я был в шоке. Стоял и тупо смотрел на приятеля.
— Ты хочешь сказать, что она ушла от него к кому-то другому?
— Не знаю. Полагаю, что да. От Виктора ничего невозможно добиться. Как бы то ни было, он здесь, в клинике, в тяжелом нервном расстройстве уже несколько недель.
Я попросил его дать мне адрес лечебницы и сразу же, без минуты промедления, вскочил в такси и поехал туда.
Сначала мне сказали, что Виктор никого не желает видеть, и тогда я достал визитную карточку и написал на оборотной стороне несколько строк. Я заверил сестру, что меня он не откажется принять. Сестра вернулась и отвела меня наверх, в комнату на втором этаже.
Когда она открыла дверь, я испугался, увидев осунувшееся, изможденное лицо Виктора, сидящего в кресле у газового камина. Его трудно было узнать, так он исхудал и изменился.
— Старик, дорогой мой, — сказал я, подойдя к нему. — Я только что узнал, что ты здесь.
Сестра затворила дверь и оставила нас вдвоем.
К моему великому огорчению, глаза Виктора при виде меня наполнились слезами.
— Все хорошо. Не обращай на меня внимания. Ты ведь знаешь, я все пойму.
Мне показалось, он не в состоянии произнести ни слова, он сидел сгорбившись, в халате, и слезы текли у него по щекам. Я ни разу в жизни не чувствовал себя таким беспомощным. Он указал мне рукой на стул, и я, пододвинув его поближе к нему, сел. Я решил, если он не захочет говорить со мной о том, что случилось, я не буду давить на него. Мне лишь хотелось утешить его, чем-нибудь помочь.
Наконец он заговорил, и я с трудом узнал его голос.