Я подумал, что именно так люди всегда поклонялись встающему солнцу и так же его провожали. И здесь нет ни веры, ни Спасителя, ни божества. Только солнце, которое дает нам свет и жизнь. И так было всегда с незапамятных времен.
Солнечный луч поднялся вверх и скользнул мимо, и тогда девушка, встав с колен, сбросила чулки и туфли, а затем и платье, и Анна ножом обрезала ей волосы коротко, до ушей. Девушка стояла перед ней, прижимая руки к сердцу.
Теперь она свободна, подумал я, она больше не вернется в долину. Родители будут ее оплакивать, жених тоже, и они так никогда и не узнают, что же она нашла здесь, на Монте Верита. В долине ее ждали свадебное пиршество, поздравления, подарки, потом танцы, а после краткого мига радостных романтических треволнений рутина семейной жизни, забота о доме, детях, неприятности, болезни, горести и долгое унылое старение. Теперь она избавлена от всего этого. Здесь не теряется ни одно чувство. Любовь и красота не умирают и не меркнут. Жизнь жестока потому, что жестока Природа, и Природа не знает милосердия. Но об этой жизни она мечтала в долине, ради нее она пришла сюда. Здесь она узнает то, о чем никогда не слыхала прежде и чего так никогда бы и не открыла для себя, оставшись в том мире внизу. Страсть и радость, и ликующий смех, жар солнца и притяжение луны, любовь без эмоций, ночи без пробуждения от пугающих снов. Вот почему они так ненавидят монастырь там, в долине, вот почему они боятся Монте Верита. Потому что здесь, на вершине, есть то, чего нет у них и никогда не будет. И именно поэтому они злятся, завидуют и чувствуют себя обделенными.
Затем Анна повернулась и пошла. И девушка, отрешившаяся от своего пола, отбросившая его вместе с прошлой жизнью и деревенским платьем, последовала за ней, босая, с голыми руками, коротко остриженная, как все остальные. Она сияла от счастья, улыбалась, и я понимал, что прошлое для нее навсегда утратило свое значение.
Все спустились во двор, покинув меня одного на вершине, и я почувствовал себя отверженным перед захлопнувшимися вратами рая. Ощущение братства мелькнуло и исчезло. Они принадлежали этому миру, а я нет. Я был чужаком из мира внизу.
Я снова оделся, и это вернуло меня, вопреки желанию, почти к привычной благоразумности. Вспомнив про Виктора и про поручение, которое мне предстояло выполнить, я тоже спустился по ступеням во двор и, подняв голову, увидел, что Анна ждет меня наверху в башне.
Все стоявшие на лестнице в башне прижались к стене, чтобы я мог пройти; мне сразу бросилось в глаза то, что только на одной Анне был длинный белый плащ с капюшоном. Высокая башня, казалось, уходила прямо в небо, и Анна сидела на верхней ступеньке лестницы, высоко подняв колено и опершись о него локтем, и, что любопытно, в той самой позе — я хорошо это помнил, — в какой она обычно сидела на низком табурете перед камином в большом зале. Сегодня было вчера. Сегодня было двадцать шесть лет назад, и мы снова оказались вдвоем в шропширском поместье Виктора, и, как и тогда, в ее присутствии на меня снизошел умиротворяющий покой. Мне хотелось упасть перед ней на колени, дотронуться до ее руки. А вместо этого я подошел и встал у стены, скрестив на груди руки.