ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Странник
Рынок всегда вызывал у Максимова смешанное чувство брезгливости и удивления. Стоило внимательнее присмотреться, как тягуче, тысячу раз приценяясь, расставались с деньгами покупатели, как презрительно-небрежно и в то же время профессионально-цепко продавцы выхватывали засаленные бумажки красными от холода пальцами, и уже не радовали глаз краски осеннего базара. Из самого древнего и полезного из человеческих установлений рынок превратился в подмостки, где изо дня в день давали траги-фарс "Борьба двуногих за существование".
Все кричаще-яркое, праздничное, под серым небом, в вечной грязи, среди зловонных куч мусора в этом обреченном городе казалось неестественным и отталкивающим, как старуха, нарумяненная и раскрашенная в последнем приступе старческого безумия.
От ворот тянулся строй бабок, безнадежно мокнувших под дождем вместе с ворохом ношенного тряпья, пачек старых журналов и прочей дребедени.
Старик, закутавшийся в плащ-палатку, как капуцин, наруж торчал лишь нос, в крупных черных угревых точках, торговал разномастными значками: гербы городов СССР, знаки Советской армии, мишки Московской олимпиады, самоделки с “Борис, борись!” и “Партия, дай порулить”, юбилейные бляхи краткого века российской державности. Шрапнельные осколками старых времен.
Старики еще хорошо помнили те времена. Считали ли они их добрыми? Жалкие отбросы времени, выброшенные на обочину жизни вместе со своим тряпьем, что они познали о ней, что оставили детям, что унесут с собой в могилу. открыли в себе, что унесут в могилу, кроме изношенных тел?
Может, была яркая вспышка любви, может, познали опьяняющий миг подвига, может, снизошло на них хоть раз божественное озарение. Или, судьбой на всю жизнь обреченные быть подопытными животными многолетнего сатанинского эксперимента, когда режут и жгут по живому, безропотно тянули лямку, до последней капли — чтобы детям, дай бог, не досталось! — пили из чаши страданий, не ведая, что бездонна она, и пить еще до смерти и внукам, и правнукам их?
В первом же ряду Максимов не удержался, очень уж раздразнил запах, и купил пакет квашеной капусты. Зачерпнул горсть из пакета, сунул в рот и блаженно прищурился. Бабка смотрела, как он уписывает хрустящую, источающую непередаваемый аромат пряностей, капусту, ласковыми выцветшими глазками.
— А у меня к капусте кое-что есть. Не желаешь?
— Смотря, что ?
— Беленькая. Заводского разлива.
— И почем? — Максимов прикинул в уме, что водкой, действительно, не мешало запастись.
— А как у всех. Нам чужого не надо. Будешь брать? Товар хороший, чистый. Тебе в самый раз, вон замаянный какой!