Вот он, конец села. Последняя хата… Только бы не сорваться самому, только бы удержать ребят — чтоб никто не бросился бежать…
— Держись, славяне! Даже если вы евреи и армяне!.. Слава вам… В гробу мы их видели!.. В засраном гробу… (Вот сейчас они выдохнут и начнут материться, мои «славяне». Все, как один…)
Всё-таки прибавили шагу, покатились по склону — слева и справа небольшие холмы, между ними и на них небольшие заброшенные поля. Но всё равно пока спрятаться некуда — на нас всех хватит одного пулемёта. Если спохватятся… Впереди уже большие плоские холмы. За ними, километров через десять-двенадцать, должны появиться крыши наших хуторов: Бабуринце, Белавинце, Петряковце Старе и мой родной хутор Юзефовка, хутор Юзефа… Мой и этой замусоленной гвардейской десятки… И вот тут заколотилось: не только хутор, но и Она… Как провела ладонью по моей руке… Как шептала слова молитвы… Как запуталась пальцами в моей патлатой шевелюре… Но нам ещё шукать да рыскать — искать нашу пехоту.
— Замечательно прошли, ребята! — сказал.
И только один ответил:
— Рад стараться, ваше-ство! — это, конечно, одессит себе позволяет.
Такое везение даже вообразить трудно. Но словами обозначить везение тоже нельзя, а то следом посыпятся какие-нибудь несчастья… Лучше помолчать. Да ещё сделать так, чтобы кто-нибудь сдуру или от радости не брякнул лишнего… Это фронтовой опыт — разведчики невыносимо суеверное племя. Приходится рявкнуть на ходу:
— Всё! Попросту говоря, заткнулись!.. Ни слова…
Вся эта история с проходом переодетых разведчиков через село, занятое наприятельскими ошмётками, такая картинная, без пяти минут героическая, пожалуй, из числа тех, которых всё время ждут от фронтовиков. Ненавижу эти молодецкие байки — «а помнишь, как там его… а помнишь как я их всех!..» Фальшивые в лучшем случае наполовину, хотя по большой части это брехня с начала до конца — только пейзаж иногда остаётся достоверным, и то не всегда…
Вот тут, пожалуй, я изрядно перехлестнул. Ведь моя память сохранила ряд текстов, которые были безукоризненно правдивы. Их не так много, но они есть. Вот как в пишущей среде, так и в устно рассказывающей, тоже, наверное, есть люди, которым совесть и натура не позволяют привирать без всякого удержу. Есть люди!..
Однако, возвращаясь к повествованию, вынужден удостоверить: нелепость сложившихся обстоятельств состоит в том, что события происходили именно так, как они описаны. И не по-другому. Тут моя память точна. Хотелось, чтобы люди знали: вопреки чувству меры и дозированной художественной правде, ТАМ, НА ВОЙНЕ случалось всё, в том числе и вполне неправдоподобное… Впрочем, как и в обычной жизни.