Он вроде бы извинился, но как-то неуверенно, и трудно было понять, что он сделает в следующую секунду. Я стал подниматься по ступенькам. Поскользнулся и чуть не упал — спасибо чугунные перила оказались надежными.
В просторной, почти пустой комнате сидели командир батальона гвардии майор Беклемишев и начальник штаба.
— Где это вы запропастились, старший лейтенант? — вяло, буднично спросил комбат.
Я рассказал все, как было — не пропустил ничего, не искал даже малых оправданий. Мне казалось, что за такой вечер, за такую ночь, за черную кошку мне любое наказание будет нормой. А Маркину на всю катушку «за преступную халатность в обращении с боевым оружием».
Комбат прислонился к оконному наличнику и сверлил меня своим страдающим взглядом. Его большая круглая голова была четко видна в сером проеме окна.
— Ты знаешь, что все машины по правой дороге прошли сюда свободно? Ни одного выстрела, ни одного шороха, — проговорил начштаба. — Мы думали, ты вперед проскочил.
— Я тоже думал, проскочил… Не проскочил, — ответил я.
Начштаба хмыкнул и переглянулся с комбатом. Майор долго смотрел на меня, потом спросил:
— В зеркало заглядывали?
— В какое зеркало? — я ничего не понял.
— Ну вот в такое. Полюбуйтесь.
На стене в старой раме висело зеркало — как картина, с большим наклоном. Раз майор приказал, я подошел. Заглянул. Замызганный меховой жилет, стянутый ремнями, на голове мокрая большая шапка-ушанка. Из глубины зеркала на меня уставился распухший тип с темно-серым оплывшим лицом и белым шрамом на правой… на левой… нет, на правой щеке. Тип годился мне в отцы. Комната, майор и начштаба куда-то медленно уплывали.
— Выпей! — услышал я за спиной надтреснутый голос.
Обернулся. На столе стоял граненый стакан. Взял и выпил, потом спросил:
— А теперь что?
Майор приблизился почти вплотную и проговорил четко и громко, видимо, не вполне надеялся, что я его пойму.
— Теперь идите спать. Немедленно спать! — приказал он. — Через полтора… нет, через два часа придете сюда. Есть дело: хоронить будете потом. Вы меня поняли? — Он говорил со мной как с глухим.
— Да.
— Повторите приказание.
Я повторил.
— Могилу приготовят без вас. Идите.
Повернулся и направился к выходу. Переступил порог и плотно прикрыл за собой дверь.
Стараясь как можно тверже ставить ноги на скользкую, словно намыленную землю, я вроде бы шел по улице. В башке стояла болезненная пустота, как бывает от страшного голода. Но есть не хотелось. Надо успеть, обязательно успеть здесь похоронить Сашу Бабаева, Верочку и женатика. Пустота. Но в этой пустоте постепенно начали пульсировать какие-то слова. Будто пустота заговорила и я услышал ее: «Эй, ты! Слушай меня. (Пустота обращалась ко мне.) Через два часа ты проснешься — тридцать минут на похороны, с почестями, с салютом! Памятник будут делать другие, потом. И ты должен — слышишь? — снова стать командиром заколдованного взвода. Для тех, что пойдут за тобой, ты опять должен стать неуязвимым! Твоя неуязвимость им очень нужна. Это их неуязвимость. Их жизнь. И они должны в это верить. Ведь все катится к концу. К победе. И сделать каждый новый шаг будет все труднее». А куда делся Маркин?.. Найти, немедленно. Вот прямо сейчас найти и заставить его лечь спать. На полтора… нет, на два часа! Он пойдет со мной… Майор сказал: «Есть дело…»