Так и пошли. Уже под конвоем.
Иван пилил-пилил, как с гуся вода, а у командира отделения поначалу все шло хорошо (это на полбревна), а там стал он правую руку на левую менять, а там наоборот, потом пробовал темп ускорить — не помогало. Стал двумя руками тянуть, но и тут стальное полотно бастовало, звенело и даже издевательски гнулось. Он даже подумал, что плечо у него с каким-то дефектом — отнимается рука, хоть отвинти да выброси.
— Да не убивайтесь, — успокаивал его Иван, — и материться тоже не надо. Работа этого не уважает.
— Что я, не пилил никогда?! — еще больше сердился Даниил. — Бревна здесь какие-то уродские. Пилу нам тоже подсунули!.. — При этом он и вправду выражался с некоторым избытком.
— Бревно как бревно. Сыровато малость. А пила в норме. Тут пересилить себя надо. Разве справной работой человека наказать можно?.. Чудаки. — А потом осторожно и хитро подсказал: — На себя ее тащите, на себя!.. А от себя ее не отпихивайте… Не надо ее отпихивать от себя. Да не теребите вы ее. Отдохните… — При этом Иван умудрился один двуручной пилой бревно пополам разрезать.
Часовой прогуливался в отдалении, все время перекладывая винтовку с руки на плечо, с плеча под мышку. У большинства новобранцев эта хлипкость правого плеча обнаруживалась сразу, как только их начинали обучать ношению оружия. Валились штыки в разные стороны, раскачивались, как ветви ветлы на ветру. Правда, взводный утверждал, что это еще зависит от крепости ладони, зажимающей щечку приклада, и почему-то от твердости шага. Но это уж напоминало «о влиянии луны на бараньи курдюки»!
— Вы и вправду не серчайте, и все пойдет как по маслу, — успокаивал командира отделения Иван. — Я, думаю, гауптвахта сплачивает людей — бревно к бревну, одно к одному. Вот так! — И показал.
— Ну а как же, — с пафосом и издевкой заметил Даниил, — как тюрьма или каторга!
Вот тут они оба рассмеялись, а часовой, словно разбуженный гусь, повернул к ним голову.
В разгар работы, когда целую телегу распиленных бревен увезли и надо было начинать все сначала, у колючего проволочного заграждения, будто снова на Красной Пресне, появилась она. Встала как свеча, даже «здрасте» не вымолвила. Только проволока здесь была — одно обозначение: ряд кольев и две ниточки, хоть нажми и перешагни, хоть приподними да пролезь.
— Нашла?! — с форсом крикнул ей Иван, и рот сам собой растянулся до ушей.
Она коротко отмахнулась от него — мол, куда уж там, молчал бы.
— А я ничего, только заарестованный. И командир вот… — Он указал на Лозового. — По моей милости угодил. — Выходило, что он даже гордился тем, что причастен к аресту своего командира.