— Ты бы поиграл малость, а?.. — обратился к нему Верховой. — Вот бы и разогрелся.
— Теперь, пожалуй, поиграешь… — буркнул в ответ Наум. — Аккордеон в штабной машине был, так что… — он безнадежно махнул, рука прошлась по воздуху, поставила крест на всем, что было в штабной машине.
— Э-э-э-э, растяпа… — упрекнула Светлакова. — Такую гармозень в штабной машине возить! — она покрутила толстым пальцем у виска…
Опять стали слышны отдаленные артиллерийские выстрелы. Обед подходил к концу.
— Вот, говоришь, здесь в Польше за музыку лагерь давали, — пожилой автоматчик обращался к Науму.
— Не за всякую, — заметил Комм. — Под запретом были определенные композиторы.
— Что за вред им был от музыки?.. Песня, другое дело. Там слова — содержание! А просто музыка: ля-ля, ля-ля-ля… Ничего не определишь… — резонерствовал старшина.
— Философ ты, прямо философ, — взвизгнула радистка, явно подстраиваясь к тону Верхового.
В зал вбежал сержант Маркин. Комбинезон на нем был расстегнут, медали форсисто позвякивали на гимнастерке. Он не заметил командира и что было силы прокричал:
— Ребя!.. Рояль нашел!
Танкисты рассмеялись.
— Ну, чего вы? Дело говорю, — тут он заметил командира. — Товарищ гвардии старший лейтенант, а товарищ гвардии… Майора вызвали в штаб корпуса, сто процентов! Мы тут постоим. Это факт. Так что, — выпалил он, — квартира, обогреться можно, и рояль… — Он сделал паузу. — Все крышки целы.
Командир посмотрел на часы и встал. Вместе с ним поднялись все разом.
Пошли большой группой.
Порывы резкого ветра с силой рвали польский флаг, укрепленный на балконе соседнего дома. А там, ближе к Одеру, неистово завывали минометы. Им размеренно отвечала артиллерия, ухая и перекликаясь… Впереди было форсирование Одера: «…Какое оно будет?.. Если ледок есть, то уже совсем тонюсенький. Будем купаться… А если открытая вода, то автоматчикам и саперам полная хана. И половина полувзвода до того берега не доберется…»
Сержант Маркин распахнул тяжелую, побитую осколками дверь. Как хозяин пригласил входить, не стесняться… Усердно, но тщетно сбивали грязь с сапог. Заходили по одному.
За столом сидела женщина. Она оторвалась от работы и на вошедших глянуло строгое лицо. Безукоризненная линия прямого пробора. Высокий лоб, спокойная темная линия бровей. Ей было явно больше сорока. Держалась прямо и горделиво, а карие усталые глаза смотрели холодно. Одно слово — полячка…
Все здоровались.
— Вечер добрый, — сдержанно ответила хозяйка один раз.
— Я к вам гостей привел, — с наигранной бодростью проговорил Маркин, хотя и он несколько оробел.