Музыка сметала все на своем пути… И затапливала…
Оборвалась так же внезапно, как и появилась. Только звучала еще под потолком…
Наум Комм задумался. Вот он встал, чтобы открыть большую крышку; трое бросились ему на помощь, будто это был броневой щит, а не крышка рояля. Осторожно открыли и сели на места. Сел и Наум, вытер ладони о колени, пригладил хохолок… Словно приготовился к броску… Решился. И с первым аккордом вздрогнула и выпрямилась хозяйка… Сердце будто замерло на мгновение. Руки летали по клавишам, и еще не мелодия, а сонм звуков вихрем носился по дому… Наум морщился, видно не все получалось так, как хотелось… пальцы не больно-то слушались, но он их заставлял… заставлял вспомнить… И взятый темп держал уверенно… Держал!..
Хозяйка чуть наклонилась вперед, как окаменела… Стекла вздрагивали и сотрясались отдаленными орудийными выстрелами, но, казалось, только в те мгновения, когда позволяла музыка… Над миром летело беспощадное небесное сражение. А на земле врагу не оставалось и тени надежды на спасение… И вот большое горе сильного человека прорвалось в этом вихре. Оно росло, ширилось, наконец стало огромным. Такая боль могла быть только у существа, способного чувствовать пульс и дыхание миллионов других существ…
Отзвучали последние аккорды, и в комнате стало совсем тихо, только временами слышалось несдержанное солдатское дыхание.
Нарушил тишину хриплый голос пожилого:
— Не по-ни-ма-ю!..
Хозяйка вздрогнула и повернулась к нему. Обернулись и остальные.
— … Что оно есть такое? Музыка? — вопрос был задан в никуда, в пространство.
Комм ответил не сразу и скорее себе, чем задававшему:
— … Не помню, кто сказал: «музыка Шопена — это пушки, спрятанные в цветах».
— Это пушки! — обрадовался Маркин. — Факт.
— Что ты сейчас играл? — спросил командир.
— Ц-мольный этюд Шопена. Он «Революционным» называется.
— Значит, революционный?.. Правильно, — согласился Маркин. — А «Це-мольный»… Даже смешно — «Це-це-моль-ный», — и засмеялся.
Распахнулась дверь, и связной на ходу прокричал:
— По ма-ши-нам!
Все разом поднялись и направились к выходу.
Наум потуже подпоясался ремнем, но все равно настоящей выправки не получилось. Одел ватник.
— Спасибо, — сказал он хозяйке.
Командир взял шлем и попрощался.
— Подождите, — остановила их женщина. Она подошла к комоду, открыла резной ларец, достала оттуда меленький сверток, быстро развернула его и подошла к Науму:
— Возьмите. Они теплые. — Это были замечательные теплые рукавицы.
— Нет, что вы… — наотрез отказался Наум. — Я там их только перепачкаю.
— Ну и что? — строго сказала она. — Пианист должен беречь руки.