Джондалар был явно смущен и озадачен. Она воспользовалась языком жестов, на котором — судя по ее рассказам — общались между собой люди Клана. Женщине Клана надлежало принять именно такую позу, выражавшую уважение и почтение, если она хотела получить разрешение для продолжения молчаливого разговора. Джондалар помнил тот единственный раз, когда она села в такую позу перед ним. Тогда ей хотелось сказать ему нечто важное, нечто такое, что она еще не могла выразить по-другому; в то время Эйла выучила слишком мало слов и не могла рассказать ему о своих чувствах. Ему было непонятно, каким образом язык, состоящий из поз, жестов и отдельных звуков, может быть более выразительным, чем язык слов, но самым невероятным казалось то, что эти люди вообще были способны общаться друг с другом.
Ему не понравилось, что она ведет себя здесь подобным образом. Джондалар даже покраснел, увидев, что она, никого не стесняясь, решила воспользоваться языком плоскоголовых, ему захотелось броситься к ней и поднять с земли, пока никто не понял ее действий. Эта поза вызывала у него чувство неловкости и тревоги; в его представлении такое почтительное благоговение можно было выражать лишь Дони, Великой Земной Матери. И кроме того, он считал, что ее жизнь в Клане должна остаться их тайной, в которую не стоило посвящать никого из племени Мамутои. Конечно, наедине с ним Эйла могла вести себя свободно, но ведь эти люди пока ни о чем не догадываются, а ему хотелось, чтобы она произвела на них хорошее впечатление, чтобы они полюбили ее. И поэтому им вовсе не стоило рассказывать о ее прошлом.
Мамут стрельнул в него проницательным взглядом и вновь внимательно и задумчиво посмотрел на Эйлу, затем он наклонился вперед и положил руку ей на плечо.
Эйла подняла голову и увидела перед собой добрые мудрые глаза и лицо, изборожденное множеством мягких складочек и морщинок. Татуировка под его правым глазом вдруг напомнила ей о темной пустой глазнице, и она с бьющимся сердцем подумала, что перед ней стоит сам Креб. Но этого не могло быть, тот старый Мог-ур, который воспитывал ее вместе с Изой, был уже мертв, так же как и Иза. Кто же тогда этот странный человек, вызвавший у нее такую бурю чувств? Почему она вдруг вспомнила язык Клана и села перед ним в эту почтительную позу? И откуда он узнал, что именно такого жеста она ждала в ответ?
— Поднимайся, дитя. Мы поговорим с тобой позже, — сказал Мамут. — Тебе надо отдохнуть и подкрепиться. Вот лежанки, на которых вы будете спать, — добавил он, показывая на пристенные скамьи, словно знал, что ей крайне важно получить подобное словесное разрешение. — У нас много свободных меховых шкур и тюфяков.