— Мы их убедим, — усмехнулся Верещагин. — Скажите господину генералу, что я благодарен ему за согласие…
— И какого чёрта? — буркнул Земцов, запрыгивая на броню САУ рядом с командиром. — Ты говорил с ним, как в кино. Как будто…
— Сергей, Польша никуда не денется, — ответил Верещагин, проверяя автомат. — Она будет нашим соседом. И теперь, когда мы победили, мы можем позволить себе быть людьми хоть в чём-то.
— Что мы сделали? — Сергей свёл брови.
— Победили, — легко ответил Верещагин и ахнул каблуком ботинка в башню. — Поехали!
* * *
«Шилка» горела на углу. Надёжно построенное здание правления рынка «Северный» продолжало огрызаться огнём со всех этажей. Звёздно-полосатый флаг развевался под самой крышей — яркий, хорошо видимый, хотя и мокрый насквозь. И почти из каждого окна неутомимо выскальзывал и бился рыжий огонь.
Добежав до Верещагина зигзагом, Земцов упал за бетонную плиту и выдохнул:
— Этих сдаться не заставишь.
— А этих я и не возьму, — отрезал Верещагин. — Э, чёрт, как к ним подобраться-то? — он обернулся к гаубице, махнул рукой: — Долбай! — крикнул, хотя слышать его за шумом боя вряд ли могли.
— В подвалы залезут, — буркнул Земцов. — У нас одиннадцать убитых за последние десять минут.
— Никому пока не высовываться, вести беспокоящий огонь, передать приказ! — повысил голос надсотник.
Двое дружинников, сгибаясь вдвое, принесли на куске брезента Басаргина. Лицо сотника было спокойным, и дырочка от пули над левой бровью синела совсем незаметно.
— Прямо в лоб, — сказал, подходя, Влад Захаров. Так, как будто никто этого не видел. — Это из-за меня. Он меня оттолкнул, а сам…
— Так, — Верещагин сел на корточки, наклонился к убитому. Наклонялся всё ниже и ниже… ниже… ниже… Сергей, вцепившись одной рукой в бороду, другой обнял командира за плечи. Хрипло сказал с одышкой:
— Ну вот… ещё одного нашего… нет.
— Это из-за меня, — повторил Влад, кусая губы. — Но я знаю… как… командир, разреши… я знаю… тут коллектор, мы прямо в тыл им выйдем… Я думал, он обвален. А сейчас посмотрел — нет… Командир…
Верещагин поднял голову. Глаза у него были страшные. Подбежавший Эндерсон вдруг сказал:
— Господин надсотник… я хочу просить разречения…
— Какого? — Верещагин повернулся всем телом, как волк. — Что?
— Я поьимайу… — американец указал подбородком на лежащего на брезенте Басаригна. — Он был ваш друк… Но… там… — он указал на здание. — Там есть льюди, не заслужившие смьерть…
— Что?! — шёпотом крикнул Верещагин. Именно шёпотом крикнул. — О чём ты?!
— Они слепи, — упрямо сказал американец. — Я буду говорьить. Пусть они сдадутса. А вы оствьите им… жизнь.