Выпал наконец снежок на неласковую декабрьскую землю, и сразу светлее и словно спокойнее стало. Толя вернулся с улицы в дом, и хотя перед этим ему так не хотелось вставать, выползать на холод, теперь уже не хотелось лезть назад в сено, наваленное вместо одеяла и матраца на деревянную кровать. Всегда так. Когда нельзя было, умирал – спать хотел, а со вчерашнего дня назначили связным при командире взвода: спи-отсыпайся за все ночи караулов и вылазок! Так нет же, не спится.
– Ну как, мягко на кровати? – скупо усмехается Волжак, выходя из-за перегородки.
Тоже поднялся с сена, но Волжак чистый, свежий, а Толя и в ушах и на животе чувствует сенную труху.
– В лес они, что ли, уволокли свои сенники-матрацы? – говорит Волжак. – Ты что, уже и не умываешься?
Что толку ополаскивать нос, если весь ты будто чужой кожей обтянут: забыл, когда в бане жарился. Интересно, много незанятых гнездышек осталось в вязаном немецком белье, которое на Толе?
Пошел к колодцу. Одноногий журавль услужливо держит черную деревянную ведро-бадью, обледеневшую, тяжелую. Толя заглянул в черную яму. Даже не верится, что пахнущая чистотой вода – оттуда. Плеснул холодом на руки, потом расстегнул ремень, сбросил тяжелое пальто на снег и стал тереть снегом шею. Странное утро: все начинаешь делать нехотя, а сделаешь – и обрадуешься неизвестно чему.
– Ну вот, как пряник стал, – одобрил Волжак. – А книг не раздобыл?
– Столько курцов! – сердито пожаловался Толя.
– Учиться ты куда пойдешь? Да, тебе школу еще кончать. А потом?
– Не знаю, – соврал Толя. Очень даже знает. Литературный. Или, как назвал это Коренной: фи-ло-логический. Хотя Толя давно не писал стихов, но они, ей-же-ей, где-то на дне в нем, как вода в том колодце.
Его потому и не убило, что он должен написать. А что ведь будто ничего и не было. Его специально не убило.
– А я на истфаке учился, – говорит неожиданно Волжак. – Ну, ладно, валяй тогда, нарежь палок, поискусничаем, шахматы сделаем.
Разговор ли виноват или снежная белизна утра, но о винтовке Толя вспомнил, когда уже вышел на огород. Возвращаться не стал. Почему должно что-то случиться именно за эти десять – пятнадцать минут? Лес с этой стороны близко. И потом – гранат по две в каждом кармане.
Утро-то какое: земля стала светлее неба. Из снега белые березы растут.
– Ты куда? Толя!
Лина по снегу идет к нему. Нарочно волочит ноги, вспушивает снег сапогами.
– Шахматы? – Брови на похудевшем веснушчатом лице удивились, а глаза не об этом спрашивают.
– Чисто как, – ответил Толя.
– Ага! – обрадовалась девушка.