— Милая Танюша! — торжественно начал он.
— Вообще-то меня зовут Надежда, — язвительно поправила его начинающая понимать смысл происходящего девушка.
— Ну да, я и говорю — милая Настенька. Он, — Борис указал пальцем на старшего лейтенанта, — хочет сказать, что давно любит вас. В короткие минуты затишья между жестокими боями все его мысли только о вас. Сколько раз, Настенька, он мысленно говорил вам…
Далее Борис повёл речь от первого лица, имея в виду лейтенанта. В завершении своего спича оратор высокопарно произнёс:
— Согласны ли вы, уважаемая Надежда Викторовна, стать моей, то есть его женой?
— Но ведь я совсем не знаю вас? — вдруг смущённо глядя на Бориса, дрогнувшим голосом произнесла санинструкторша. — Признаюсь, ваше предложение застало меня врасплох. Я должна подумать.
Она явно пропустила мимо ушей, что вся красочная речь лётчика произносилась им от имени другого. Только что на перевязке взгляд её был равнодушен, почти враждебен. Теперь же в этих золотисто-коричневых с перламутровым отливом глазах светилось такое, что опытный вояка и сердцеед стушевался.
Борис растерянно оглянулся на комбата. Тот стоял совершенно убитый таким поворотом дела, опустив голову и уперев взгляд в землю.
— Хорошо, что в этот момент подошёл «виллис» с аэродрома и водитель начал мне сигналить, — посмеивался над собой Нефёдов. Слушавших его рассказ московских лётчиков интересовало, чем же всё-таки закончилась история.
— Сбежал я тогда от позора, — ответил Борис. — Только перед этим успели мы обменяться со старшим лейтенантом адресами полевой почты. Вернулся я тогда к своим, а ребята по мне в столовке поминки справляют. Все видели, как я кувыркался, а потом в Днепр камнем падал. Вещи мои мой заместитель по нашей традиции уже другим лётчикам раздал. А тут я собственной персоной нарисовался. Картина называется: «Явление покойника народу». Ребята все уже поддатые, вытаращились на меня. Один даже говорит так грустно:
— Всё братва, завязывать надо, а то мерещится всякая дрянь.
— Мне сто граммов нальёте? — спрашиваю. — Как-никак я сегодня «юнкерс» успел завалить, прежде чем меня самого срезали.
Ну, ничего, быстро разобрались, в чём дело, и поминки плавно перешли в крестины. А где-то через полгода получаю от артиллерийского лейтенанта письмецо: так, мол, и так, поздравьте меня — я и Надежда поженились. И всё благодаря вам. Как вы уехали, у нас с ней состоялся откровенный разговор. Огромное вам за это спасибо! А о недоразумении со сватовством ни слова. И верите, братцы, как вспоминаю тот день, спокойно могу думать о том, как немец мне из пушек в упор врезал, как я мордой в берег ткнулся. А как увижу мысленно перламутровые глаза той санинструкторши в тот момент, когда она мне чуть «да» не сказала, — сразу пот прошибает!