— Во! — Деревянко поднял указательный палец. — Копай неглубокую ямку и увидишь спрятанное… Там, в яме, должно быть что-то еще, маленькое, что должно привести к большому… Может, там еще одна записка?
— Какая записка? — возразила Гульнара. — Она бы сгнила…
— Не обязательно, если на пергаменте… — Владимир рассуждал вслух. — Ну, может быть, не записка, а что-то другое, маленькое…
— Да мы вроде все там разглядели… Я же сам копал, — Упырев был обижен недоверием. — Если б было чего — так я бы заметил…
— Да ясно, — махнул рукой Деревянко. — Мы, наверное, просто не знаем, что искать. Нужно подумать…
Он думал еще примерно банки три. К этому времени стало смеркаться, барханы из желтых стали темно-серыми, повеяло долгожданной прохладой. Леха с Гульнарой болтали о всяких пустяках, вспоминали что-то из детства, будто начисто забыв о сокровищах Джунаида, о том, почему здесь оказались и что вокруг бесконечная дикая пустыня, где человеку пропасть — проще простого, все равно как утонуть в океане за тысячу километров от ближайшего берега…
Но природа всегда берет свое, особенно если это пиво. И вот понадобилось Гульнаре отойти за ближайший бархан по своей скромной девичьей нужде. Упырев предложил свои услуги в качестве провожатого, но Гульнара отказалось: до темноты было еще далеко. Она уже вполне справилась, и натягивала джинсы, когда свирепый рывок за волосы опрокинул ее на песок. Она увидела над собой страшное волосатое лицо, которое осклабилось в безумной ухмылке, ощерилось редкими кривыми зубами:
— Гы-ы!
Но прежде чем звероподобный незнакомец успел заткнуть ей рот, Гульнара закричала. Закричала так, как не кричала никогда в жизни — даже на допросах у следователя прокуратуры.
Сердар спустился с бархана в состоянии крайнего раздражения. Мурад, уже изрядно хлебнувший из появившейся откуда-то бутылки водки (видимо, у вновь прибывших была заначка), эмоционально беседовал с теми двумя, которые из России, а Порсы при этом испуганно хлопал глазами, как будто слушал что-то ужасное. У Сердара на секунду екнуло сердце, что работник архива, не приведи Аллах, рассказывает им о сокровище Джунаида. Но, приблизившись, по двум-трем знакомым словам и фамилиям он понял, что речь совсем о другом. Подвыпивший Мурад последними словами крыл туркменское правительство, провозглашенный им Золотой Век и нейтральный статус, который, как утверждал пьяница-интеллигент, нужен правителям только для того, чтобы их не смогли приговорить в Международном гаагском суде к смертной казни через повешение за геноцид против собственного народа…