А Порсы стоял у причала, пока огромный корабль разворачивался и выходил из залива в открытое море. Участковому почему-то пришло в голову, что вместе с паромом навсегда уходит в туманную даль вся его прошлая жизнь — такая же неуклюжая, плюхающаяся в грязной воде пополам с отбросами. Порсы тоже смачно плюнул в заляпанную нефтепродуктами акваторию порта и ушел. У него вызревал план насчет дальнейшего.
Сердар толком не помнил, как провел эту ночь. Вроде бы он долго-долго ходил где-то, пока, споткнувшись, не свалился в джар, больно ушиб коленку об камень, кое-как выбрался и стал карабкаться на вершину большого бархана, где и просидел до рассвета, обхватив плечи руками и стуча зубами.
Когда развиднелось, он как будто немного пришел в себя, встал и стал оглядываться, высматривая неизвестно что — то ли свою машину, которую так подло угнал интеллигент-алкоголик, то ли приметы из письма Джунаида. Он разглядывал камни, тыча в них пальцем и бормоча: «Верблюд? Птица? Двуногий старик?…»
Потом Сердар, вспомнив о ночной вылазке конкурентов, спустился с бархана, чтобы найти то место, в котором трое из «паджеро» так подозрительно ковырялись ночью. Он долго бродил как потерянный, среди наносов песка, больших камней, каких-то оврагов и даже жидких зарослей незнакомого кустарника, когда вдруг с ужасом понял, что не может найти не только того места, где он их видел, но и бывшую стоянку, а значит — не знает, где искать поселок.
Между тем солнце уже выходило на свою коронную точку, в которой оно из благодетеля всего живого становится его смертельным врагом, равнодушным и безжалостным. Обезвоживание организма в пустыне происходит с такой скоростью, что человек часто не успевает осознать, насколько серьезна опасность, а когда осознает — уже не остается времени, чтобы предпринять необходимые шаги для спасения.
Так и Сердар, осознав, что долго ему уже не выдержать, тут же вспомнил, что почти всю ночь куда-то шел, а значит, и назад быстро вернуться не удастся. Он с трудом забрался на какой-то бархан и безнадежно обозрел горизонт. Хребет Большого Балхана виделся отсюда голубым полупрозрачным силуэтом, и потомок Джунаида подумал, что туда ему ни за что не дойти.
Между тем пот стал заливать ему глаза, разъедать тело, и он, не будучи жителем пустыни, допустил роковую ошибку: стал снимать одежду, которая только и могла его спасти. После того как он на ходу сбросил рубашку и спортивные штаны, ему на минуту стало легче, но потом кожа быстро высохла и начала обгорать. Когда он понял ошибку и обернулся, думая пойти подобрать одежду, оказалось, что это уже очень далеко — в его состоянии и сотня метров казалась непреодолимым расстоянием. А горы почти не приближались, все так же маяча на горизонте призрачными очертаниями. Язык во рту у Сердара распух, стал шершавым и неповоротливым, как из фанеры. Глаза налились кровью, ноги отяжелели и не хотели двигаться. Губы сначала потрескались, а потом лопнули и стали кровоточить. А еще немного погодя началось самое плохое: кровь загустела, и сердце с трудом проталкивало ее по жилам. Это было так больно и страшно, что Сердар решил где-нибудь пересидеть, не понимая, что запущенный чудовищной жарой процесс обезвоживания все равно будет продолжаться, его уже не остановить.