И выпрыгивает за дверь.
Кидаюсь следом. Площадь перед собором пуста. Валяются два тела — одно еще шевелится, другое неподвижно. Николаич галопом по прямой несется к раненому, я за ним следом.
Подхватываем под руки — молоденькая девчонка, легкая, худенькая.
— К стене собора, — командует Николаич.
Бежим туда. Когда добегаем, откуда-то сверху грохает новый выстрел.
— Сука какая-то с колокольни лупит! Из «лебеля»!
И действительно, сверху с колокольни вперемешку с выстрелами доносится матерщина и куски каких-то псалмов, причем язык знакомый, но не русский. На украинский похож, но и не совсем украинский…
Смотрю, что с девчонкой — из правого бока, где куртка разорвана выходным отверстием, сочится густо кровь, темная, с явным запахом желчи… Девчонка странно сипит и похрапывает, глаза закатились так, что видны только белки, изо рта и носа пузырится кровь… Очень все плохо: темная кровь с запахом желчи — прострелена печень, сипение и пузырящаяся кровь изо рта — прострелено легкое… Но где входное-то отверстие? Николаич стягивает капюшон девчачьей куртки — в районе левой ключицы торчит клочками бело-розовый драный синтепон…
Все. Никелевая французская пуля пробила девчонке грудную клетку по диагонали сверху вниз — от левой ключицы до печени справа. Разодрав, перемешав и контузив все, что там есть, — легкие, средостение, сосуды, нервы — и разодрав печень на выходе.
Как девчонка еще жива, непонятно.
И делать тут нечего. Даже если бы Военно-медицинская академия не погибла в первый же день — туда ломанули за помощью чуть не две сотни укушенных во время «Кошмара на Финбане»,[26] и потом там такое творилось, что подумать страшно, — но и там вряд ли смогли бы ее спасти при такой ране — девчонка не ранена, а убита! И я тут ничего сделать не могу. Словно услышав мои мысли, хрупкое тельце у нас на руках мякнет, обвисает и становится тяжелее. В промежности по потертым джинсам расползается мокрое пятно. Умерла, сфинктеры расслабились…
Николаич скрипит зубами и рычит:
— А ну-ка, взяли! Сейчас мы ему, суке, в мидель[27] торпедку…
Подхватываем теплый труп на руки и вдоль стены бежим к углу собора.
— Николаич! Она сейчас обращаться начнет!
Старшой мотает головой: дескать, не мешай! Грохает сверху еще один выстрел.
И мы бегом бежим из-за угла ко входу в собор. Следующий выстрел раздается, когда мы заскакиваем внутрь.
Набившиеся в собор беженцы освободили метров десять пустого пространства — трое мужиков выламывают дверь на колокольню. Когда мы появляемся, они как раз ее выносят и опасливо собираются лезть внутрь.