Сегодня мы сидим в обществе двух очаровательных ребятишек, мальчиков двух-трех и пяти лет. Изумительно красив младший— странно видеть здесь такое точеное лицо, похожее на амуров итальянских художников, с тонко очерченными губами и правильным носиком. Они оба смотрят на нас с любопытством, черные глаза блестят в полутьме.
Перед сном мать кормит грудью старшего, он сосет ее, сидя рядом с ней, а младшему, чтобы он не соскучился в ожидании очереди, мать дала папироску. Он держит ее в растопыренных пальчиках с изящным жестом курящей дамы и время от времени неумело затягивается. Это зрелище совсем не исключительное: чукотские ребята начинают курить трубку очень рано, а мать кормит грудью очень долго — иногда лет до шести.
Этой ночью было жарко, в пологе набилось много народа, и когда я зажег ночью спичку, то увидел раскиданные меха и тесно прижатые одно к другому темные, блестящие тела. Ребенок поднял головку и удивленно посмотрел на меня.
Тнелькут решил оставить здесь свою ярангу и спутников, взять только хороших оленей, занять свежих в стойбище (у чукчей очень обычны эти формы взаимной помощи) и доехать в один день до Чаунского селения. Ведь по дороге негде ночевать — нет яранг. С нами поедет и хозяин той яранги, где мы ночевали, и поможет в пути.
Утро начинается поэтому вылавливанием десятка нужных оленей из всего здешнего стада. Оленей прогоняют взад и вперед, трое мужчин приседают на корточки, взвивается чаат — и большей частью летит мимо. Снова загоняются олени, снова свиваются кольца чаата, пока все десять быков не привязаны к нартам; Тнелькут и его друзья, мокрые и гордые, идут пить чай на дорогу.
Кергируль выглядывает из яранги и приветливо смеется на прощание. Она простоволосая, и темный красивый керкер широко раскрыт, несмотря на мороз. Ей, наверно, очень хочется попасть в столичный город Чаун, но что делать. «Раз ты женщина, то молчи», — говорит чукотская мудрость. Но, кажется, время пробило уже значительную брешь в этой мудрости, если судить, например, по Эйчин.
Свежие олени идут хорошо, и несмотря на тяжелые грузовые нарты, они иногда бегут рысцой. Я не раз уже уговаривал Тнелькута попробовать парную упряжку, принятую на западе у якутов и эвенков, и вести нарты одна за другой — особенно в глубоком снегу в горах. Но он, несмотря на свою практичность и действительно острый и быстрый ум, отказывается. «Наши олени дикие, их нельзя запрягать парой. И они не привыкли, чтобы шлея шла с левой стороны». И даже в легковых нартах, при парной запряжке, оба оленя несут шлею через правое плечо и мешают друг другу, переступая через постромки.