– Скажите, пожалуйста, — спрашивал я между промчим, — почему символисты прибегают иногда к чрезвычайно неестественным определениям, а порой рисуют картины даже безусловно невозможные в природе? В одном стихотворении, например, говорится о том, что «месяц всходит обнаженный при лазоревой луне»…
– О, за эту картину мне досталось немало! — воскликнул г. Брюсов, — г. Соловьев, стараясь убедить меня, что месяц и луна в сущности однозначащие понятия, — точно я и без к него этого не понимаю! — острил, между прочим, на тему о том, что неприлично-де ему, месяцу, всходить обнаженному при ней, луне… Это забавно, но не убедительно. Подумайте: какое мне дело до того, что на земле не могут быть одновременно видны две луны, если для того, чтобы вызвать в читателе известное настроение, мне необходимо допустить эти две луны на одном и том же небосклоне. В стихотворении, о котором идет речь, моей задачей было изобразить процесс творчества. Кто из художников не знает, что в эти моменты в душе его роятся самые фантастические картины… С целью внушить читателю то же настроение, я могу прибегать к самым сильным, к самым неестественным преувеличениям: в одно и то же время не может быть четыре зари, а между тем, если бы мне понадобилось, я бы, не задумываясь, сказал нечто подобное, например:
Словно на всех концах небосклона
Вспыхнуло разом
Четыре зари…
Смеясь самым добродушным образом, <Брюсов> начал цитировать все журнальные и газетные остроты, вызванные стихотворением «О, закрой свои бледные ноги», а затем, быстро приняв серьезный тон, убеждал меня, что идеал стихотворения — это путем одной строки вызвать в читателе нужное настроение:
— Если вам нравится какая-нибудь стихотворная пьеса, и я спрошу вас: что особенно вас в ней поразило? — вы мне назовете какой-нибудь один стих. Не ясно ли отсюда, что идеалом для поэта должен быть такой один стих, который сказал бы душе читателя все то, что хотел сказать ему поэт?..
Мои собеседники говорили, что символизмом с каждым днем все более и более начинают увлекаться и у нас. Сборники русских символистов находят быстрый сбыт, а появившиеся недавно хорошие переводы Эдгара По встречают такой спрос, какого давно уже не было на русском книжном рынке. На первых порах можно было подумать, что спрос на символические произведения — результат простого любопытства. Но утверждать то же самое и теперь – невозможно. Самый круг символистов-поэтов быстро увеличивается. Брюсов, в качестве издателя сборников, получает массу стихотворений со всех концов России. Если сборники символистов тощи на вид, то это лишь потому, что редакция их делает строгий выбор. Я спрашивал, между прочим, каково социальное положение большинства символистов? Оказывается, между ними очень много студентов. Есть люди свободных профессий, имеются дамы, например, г-жа Зинаида Фукс. Есть даже один надзиратель кадетского корпуса.. (Рок Н. [Ракшанин П.] Из Москвы. Очерки и снимки // Новости. 1895. 18 нояб. № 318).