— Слушай, Алекс. — Игорь повернулся к Вестгейту и посмотрел на него в упор. — Давай ты перестанешь меня злить, а я тебе за это облегчу страдания. У меня с Тиной ничего не было. А вот ты, подлец, ее изнасиловал.
— А-а… То есть?
— После того, как бедная девчонка от имени России-матери дала тебе по яйцам, твои нейролингвистические штучки-дрючки все-таки ее достали. Она мастурбировала с такой силой, что я думал, она себя в клочья порвет. Ну что, доволен?! — Против желания Игорь начал повышать голос. — Скажи мне теперь, кто из нас манипулирует людьми?! А?! Еще раз увижу… Не дай бог! — Игорь задохнулся от ненависти, умолк и отвернулся.
— А ты, значит, подсматривал! — осклабился Вестгейт.
— Убью!!! — заорал Игорь.
— Да за что?! Все же тебе досталось! Я старался, раскручивал ее эмоционально, а ты…
— Ах ты сука!
— Да пошел ты!!! Я в кустах лежал почти без сознания! А ты в это время смотрел, как она дрочит! А сам ты что делал, когда смотрел, а?!
Дальше события развивались почти по московскому сценарию. Только Игорь на этот раз ударил первым. Локтем правой руки он залепил брату в живот, а кулаком — в глаз. Вестгейт широко открыл рот, уронил голову между колен и в таком положении затих.
Игорь прислонился щекой к ободу руля, вцепился в баранку до боли в пальцах и громко застонал. Ему было невероятно больно, и он совершенно не понимал отчего.
Когда Вестгейт пришел в себя, оказалось, что Игорь навзрыд плачет — неумело, задыхаясь и размазывая слезы по лицу.
Так их и арестовала финская дорожная полиция — один угонщик обнимает другого, гладит по голове и баюкает, как ребенка, и шепчет ему на ухо слова на непонятном языке.
И улыбается при этом счастливой улыбкой. Как будто утешает очень близкого человека.
Глава 17. Восьмое июня, утро
Внешне участок, принадлежавший господину Хайнеману, от соседних не отличался. И жилище у него было — ничего особенного, типичный швейцарский домик. Но в то же время сразу было видно, что здесь живет русский человек. Словно пылью все присыпали. Где-то что-то хоть чуть-чуть да обшарпано. А увидев в глубине двора отцовский «Лендровер», Вестгейт брезгливо сморщил нос. Даже у лесника Максакова техника выглядела почище.
Из-за кустов в глубине участка поднимался легкий туман. Судя по всему, там пряталось небольшое озерцо.
— Красота! — сказал Игорь, заводя руки за голову и потягиваясь. — Свобода! А также равенство и братство. Только вот пиво в Европах сомнительное, доложу я тебе. Настоящее пиво — это такое, которого незачем выпивать помногу. Возьмем, к примеру, «Гиннесс»… Практически от любого его сорта глубокое и всеобъемлющее счастье обрушивается на меня уже в начале второго литра. А эта косорыловка, которой нас на неметчине угощали, ее же канистрами нужно хлестать…