— Выходит, и записки с угрозами — его рук дело? — спросила она.
— Да.
— Понимаю… Я подумала на Дере, потом на Клару. А ведь входная дверь была открыта! Мне показалось — сквозняк. А в холле, оказывается, сосед шарил! Потом он подбросил записку на крыльцо. Ему не понравилось, что я привезла Сеси.
— Еще одна мерзость! — высказался Карл Янович. — Распущенность! Сорокалетняя женщина живет с двадцатилетним юношей! Отдает ему свое мерзкое тело!
— Что ж ты тогда в ее спальню заглядывал? — усмехнулся Давид. — Потому что тебе хочется поучаствовать. А не принимают. Ни в искусство, ни в…
— Давид! Хватит! — остановила она. — Меня только одно теперь интересует: выходит, это он в меня стрелял?
— Опоздал я. — Карл Янович потянул к себе одеяло, словно бы его знобило. — Жаль. И не искоренил. До конца.
— Не он, — сказал Давид. — Я проверял. У него железное алиби. Соседи в один голос твердят, что никуда не отлучался. И в тот день, когда убили Гатину, тоже. Я сам все время видел его на участке. И в окне, с биноклем. Записки выкрал он. Когда милиция пришла — испугался. Симонов был беспечен. Уходил, а дверь оставлял открытой.
— Но откуда он узнал, куда я положила записки?
— Он следил за вашей спальней. Должно быть, засек. Так, Дутов?
— Не докажете.
— Но факт незаконного проникновения в дом, оскорбление чести и достоинства налицо. Это мы докажем в два счета. Что будем с ним делать, Маргарита Ивановна?
— Откуда я знаю? Опять грязь? Набегут журналисты, мое имя опять будут трепать, причем в связи со всякой мерзостью…
— Ты сама мерзость!
— Заткнись! — Давид шагнул к кровати.
— Не надо, — сказала она. — Давид, я не могу при нем это обсуждать. И вообще — мне противно. Пусть оденется.
— Хорошо. — Тот кивнул. — Мы с Маргаритой Ивановной выйдем за дверь на пару минут, обсудим твою дальнейшую судьбу. А ты, мерзость, оденься и дрожи дальше. Тебе теперь всю жизнь дрожать.
Она первой вышла за дверь. Когда в холл, прикрыв за собой дверь, шагнул Давид, сдавленно сказала:
— Я не могу. Не могу придать это огласке. Нельзя ли сделать как-нибудь так…
— Как? — Давид посмотрел на нее в упор. — Как Гатина? Держать на врагов компромат? А вы не боитесь, что кончите так же?
— Но я не могу…
— Хорошо. Я его припугну. Как следует. Но вам придется всю жизнь держать меня рядом в качестве пугала.
— Я не могу…
— А что вы можете? — с неожиданной злостью спросил он. — Чистенькой хотите остаться? И оставить его на свободе?
Тут они услышали крик. Не в спальне, а будто издалека.
— Что это? — Давид встрепенулся.
— По-моему, он…
Они кинулись обратно в спальню. Окно было распахнуто. Маргарита подбежала к нему, следом Давид. Перегнулась через подоконник. У ворот горел яркий фонарь. Они с Давидом увидели, как Карл Янович, петляя и заметно прихрамывая, бежит к калитке.