Очнувшись, она увидела над головой небо. Никогда не думала, что это может быть так прекрасно! Только небо — и все. Ничего больше.
— Ну же! Держись! — раздался рядом чей-то голос.
Рядом? Нет, ниже. Она улетала ввысь, а все остальные оставались здесь. И голос тоже.
— Пулевое ранение в правое плечо, — сказал кто-то. — Пуля прошла навылет, но кровотечение сильное. Для жизни не опасно… Да только у нее, похоже, кровь плохо свертывается. Переливание надо делать. Срочно. Иначе умрет.
— Глядите-ка, она очнулась!
— Сейчас опять сознание потеряет. Кровь так и хлещет! Довезти бы.
— «Скорую»-то вызвали?
— Да уж три раза звонили! Едут!
— А милицию?
— Звонили.
— Пока их дождешься…
Она поняла, что лежит на траве. На чем-то, лежащем на траве. Низко. Рядом земля. А хочется в небо. Некто оказался прав: определив свое местоположение, она опять потеряла сознание…
Правое плечо болело нестерпимо. Нечто похожее было, когда маленькой девочкой она схватилась за раскаленный шампур. Ладонь тогда прожгло до мяса, и рана болела дико. Но той боли до этой все равно было далеко. Она уже поняла, что это навсегда. Пройдет время, рана затянется, а боль все равно останется. Боль и страх.
Какое-то время она не могла говорить. А так хотелось пожаловаться на боль! Болело не только плечо — болело все тело. Особенно голова. Она могла думать только о боли. В вене торчала игла, справа висела капельница, к которой тянулась прозрачная трубка. Ей все время что-то кололи -похоже, обезболивающие. Но мало. Ей было мало. Она не хотела, чтобы боль возвращалась даже на миг. Первым, кто услышал ее голос, был врач.
— Очнулась? Хорошо! Повезло тебе, Евдокия Ивановна! Довезли! Большая потеря крови. Но теперь-то выкарабкаешься! Через месяц лезгинку танцевать будешь! Рана неопасная, пуля навылет прошла. А кровь мы тебе перелили. Донору спасибо скажи, что быстро нашелся. Как дела, Евдокия Ивановна? Что молчишь? Скажи что-нибудь!
Евдокия Ивановна? Давно ее так не называли. Пересохшие губы плохо повиновались. Заговорить удалось с трудом.
— М-м-м… Я М-маргарита М-мун.
— По паспорту Евдокия Ивановна. Мужа видеть хочешь?
— М-м-м… М-мужа? Какого?
— По паспорту.
Значит, Дере. В ее паспорте штамп о браке с Альбертом Валериановичем Дере. А здесь все по паспорту. Это больница. Ее молчание было воспринято как согласие, и вскоре в палату вошел Альберт Валерианович. Он был бледен — почти как бинт, которым было замотано ее плечо. Она покосилась на плечо, на бинт, потом взглянула на мужа. Попыталась вспомнить что-то очень важное. Мешала слабость. Она плохо соображала.