— Если я могу помочь…
— Ты сама ранена.
— Мне уже хорошо! Совсем хорошо! То есть теперь уже совсем плохо… Ведь это я виновата…
— Не вини себя. Если бы Клара пошла в милицию…
Разговор стал отрывочным. О чем-то сожалел Гатин, о чем-то она. Все вертелось вокруг смерти Клары, но повторялось уже по пятому разу. Почему она не пошла вовремя к следователю, почему была так беспечна… Кончилось тем, что оба они разговаривали уже сами с собой. Конец этому подожил Гатин.
— Похороны в среду. Я вас жду.
— Мы с Аликом подъедем на кладбище.
— Из морга ее привезут сюда, на дачу. Отсюда ближе. Народу будет немного. Только свои. Друзья, родные…
— Если что — звони. Если тебе надо поговорить…
— Спокойной ночи, Дуня. Извини, что побеспокоил.
Она положила трубку. Потом крикнула:
— Давид! Войди, не заперто.
Она и в самом деле не запирала дверь спальни. Без разрешения Давид не войдет, а в случае чего без промедления кинется на помощь. Вот и сейчас — она крикнула, и Давид неслышно возник на пороге.
— Ты все слышал?
— Частично, — кивнул Давид. — То, что говорил ваш собеседник, осталось за кадром.
— Это звонил муж Клары.
— Я понял.
— Иди сюда. Сядь, — велела она.
Давид приблизился, сел на кровать у нее в ногах.
— Ну? Что скажешь?
— Я понял так, что ее застрелили.
— Да.
Пауза, долгая пауза.
— Ну? Что молчишь? — не выдержала она. — Это Сеси? Да?
— Альберт Валерианович отсутствовал без малого четыре часа, — тихо сказал Давид.
— Но продукты он привез?
— Четыре часа! Он, что, на Марс за ними летал?
— Нет, на Луну. А что он сам сказал?
— Пробки.
— В это время года? Пробки? Вроде бы вся Москва выехала на природу.
— Как я могу проверить?
— Сеси стирал футболку. И проговорился, что на ней была кровь.
— И как он это объяснил? — осторожно спросил Давид.
— Мол, его друг, какой-то Саша, о котором я до сих пор не слышала, попал в аварию, позвонил, попросил отбуксировать машину.
— Врет! — уверенно сказал Давид.
— Почему?
— Буксировочный трос валяется в гараже. Он его даже не захватил с собой. Я свяжусь с капитаном Дроздовым. Алиби Симонова легко проверить.
Давид упорно не называл Сеси по имени. «Голубоглазый юноша» либо Симонов, как сейчас. И никогда не называл его как она: Сеси.
— А как проверить алиби Дере?
— Этим займется милиция.
— Господи! Я ведь ей говорила!
— Не начинайте.
— Когда мне сказать мужу? Сейчас?
— Я думаю, до утра это подождет. Ложитесь спать.
— Разве я сейчас усну?!
— Но вам-то бояться нечего. Я рядом.
Тут она сообразила, что Давид смотрит на ее грудь. Глубокий вырез ночной рубашки открывает ту почти до сосков… Вернее, упорно старается не смотреть. Еще и с плеча ночнушка сползла! Сидит в неглиже перед мужчиной! Она схватилась за простыню и натянула ее до подбородка. Потом сообразила: все что надо он уже разглядел. Еще подумает, что она нарочно!