— Сынок! Эй, сынок! С тобой все в порядке?
— Абсолютно, — заверил я. И сделал глубокую затяжку.
— А ну-ка. Дай сюда! — Он отобрал у меня зелье.
Я не сопротивлялся. Вяло сказал:
— Меня бросила женщина.
— Не верю!
— Предпочла мне старого толстого продюсера.
— Дура!
— А ведь я хотел на ней жениться…
— Тем более дура!
— Она сказала, что я несерьезный.
— Чего ж ей еще надо, сынок? — откровенно удивился он. — Ты, можно сказать, не пьешь и даже не куришь, молодой, красивый. Разве в деньгах счастье?
— Она сказала: карьера.
— Бабы просто помешались на карьере! — возмутился он. — Сидели бы лучше дома, детей рожали!
— Вот я и хотел…
— Забудь эту дуру. Пусть катится к своему продюсеру. Ее жизнь накажет.
— Мне от этого не легче. Скажи, Горб… Есть на свете честные женщины?
Он махнул рукой:
— Сынок…
— Может, и искать не стоит?
— Не мне тебе советовать, — тяжело вздохнул Сгорбыш.
— Как же так, Горб? Ты прожил на свете пятьдесят пять лет. Ты старый, ты мудрый. Я не вижу смысла жизни. Все — дерьмо. И люди — дерьмо. Если я делаю плохо, мне не сопротивляются. Под меня ложатся. Если же я делаю хорошо, меня посылают. Так как же?
— Эк тебя…
— Я освобождаю тебя от твоего слова, Горб, — торжественно сказал я. — Отныне можешь пить. Ты прав: не пить нельзя. Нельзя смотреть на этот мир трезвым взглядом. Надо смотреть через бутылку. Спиртное притупляет боль. Господи! Ее слишком уж много! Гораздо больше, чем водки! Мы кончимся, а она нет.
— Сынок… — Он взял меня за руку.
— Отстань, — вяло отмахнулся я.
— Давай-ка мы умоемся и успокоимся.
— Я в полном порядке.
— А кто спорит?
Он потащил меня в ванную. Вот тут уже я сопротивлялся. Мне не нужна нянька! Я не ребенок! Хотя у меня и истерика. Сгорбыш сунул мою голову под кран и открыл воду. Я фыркал, как тюлень, и брыкался. Потом он набросил мне на голову полотенце, да так, что я чуть не задохнулся. Тер мое лицо, ерошил волосы. Я все еще хлюпал носом. Потом он отбросил полотенце и за волосы развернул меня лицом к зеркалу:
— Смотри, сынок. Видишь этого парня? Ему грех жаловаться. Многие отдали бы полжизни за такое лицо. А ты нюни распустил. Мало в твоей жизни было женщин? А сколько еще будет?
— Я думал, это она. Та самая. Единственная.
— Ну, ошибся. Бывает. Успокойся, сынок. Посмотри на себя и успокойся.
— Я спокоен.
Я хлюпнул носом в последний раз. Дурман из моей головы постепенно улетучивался, что касается сердца, то оно еще болело. Но я чувствовал: скоро пройдет. Потом мы отправились на кухню пить кофе. Я попросил:
— Только никому не говори.
— О том, что ты балуешься травкой? — усмехнулся Сгорбыш. — Небось и запас имеется. Да, сынок, это статья. Так что я теперь буду тебя шантажировать.