Мы гуляли, болтали о пустяках. Раз уж я во всем признался, я мог быть откровенным. Рассказывал о своем напарнике, умолчав, разумеется, о пари. О его странностях, фанатичном увлечении фотографией. Она с интересом слушала. Ведь я проводил с ней так мало времени! Свинья, конечно.
— Ма, в чем дело?
Я заметил, что она потирает указательными пальцами виски. Ее руки с тонкими запястьями были усыпаны росинками бриллиантов. Я вдруг подумал, что не она создана для роскоши, а роскошь — для нее. Такие женщины украшают жизнь, это и есть их предназначение. Она молчала, и я переспросил:
— В чем дело, ма?
— Небольшая мигрень. Не обращай внимания.
— Может, тебе лучше прилечь?
— Я хочу побыть с тобой. Ведь ты скоро уедешь.
— Я останусь ночевать.
— Тебе ведь завтра на работу. На дорогах пробки.
— Встану пораньше, — отмахнулся я. — Кстати, что говорит папа о моей работе?
— Он тебя уважает.
— Вот как? — удивился я.
— Он сам начинал подсобным рабочим на стройке…
— Папа? Подсобным рабочим?
Я знал семейное предание. О том, как папа работал на стройке — прорабом, начальником участка, а потом и всего объекта. О переводе в стройтрест, а потом и в министерство. О том, что он был подсобным рабочим, раньше не говорили.
— …Там мы и познакомились.
— Где?
— На стройке.
— А ты там что делала?
— Работала, — спокойно ответила мать.
— Где? На стройке?
— Что ж тут такого? Я работала штукатуром-маляром, — ровным голосом сказала она. — Когда провалилась на экзаменах в театральное училище, пошла работать на стройку, чтобы мне дали койку в общежитии.
Слова «койка» и «общежитие» оскорбляли ее уста, и я поспешил закрыть тему. Я ведь помнил ее только такой: холеной, пахнущей дорогими духами, всегда модно и дорого одетой. Ее руки, ласкавшие меня в детстве, были мягкие и душистые. Я взял эту ласковую руку и поцеловал. Мы улыбнулись друг другу…
Когда утром следующего дня мы встретились со Сгорбышем, я небрежно сказал:
— Возможно, что на днях тебе позвонит богатая заказчица. Мог бы ты еще разок съездить на Рублевку?
— А ты времени даром не теряешь, сынок, — усмехнулся он. — И каков твой процент?
— Это мой подарок. Не переживай, я не внакладе.
— Надо думать! Вид у тебя, как у кота, съевшего миску сметаны!
Я всего лишь провел вечер с родителями, а ночь дома. Но согласно кивнул. Потом спросил:
— А что делал ты?
Он с гордостью показал вчерашние снимки. Их было много. Некоторые он продублировал. Весь материал мы покамест сложили в ящик нашего общего рабочего стола и заперли его на ключ. Раньше Сгорбыш этого не делал. Я задумался. А когда он начал запирать ящик? Месяца два назад. Неужели у нас что-то пропало? Во всяком случае, теперь он ящик запирал.