Я пел партию Форда в «Метрополитен», и маэстро, который однажды слушал трансляцию этой оперы, сказал мне как-то: — Ты, дорогой мой, покажи Гуаррере, как ты пол этот вокализ. У тебя это получалось очень хорошо. Я же помню!
Признаюсь, что я тоже столкнулся с теми же трудностями, что и Гуаррера, и только Данизе помог мне справиться с ними, объяснив, как нужно петь этот вокализ.
Данизе сказал:
— Подражай тенору, Вальденго, и увидишь, что споешь его очень легко. А если будешь понижать голос, никогда не сможешь спеть его хорошо.
И действительно, последовав совету Данизе, я пел вокализ совершенно спокойно и на последних нотах умел гасить звук.
Я научил этому Гуарреру, и он превосходно исполнил этот пассаж. Это было просто, как колумбово яйцо, но нужно было знать, как это делается.
В пении очень часто сталкиваешься с трудностями, которые кажутся непреодолимыми, а потом оказываются самыми простыми вещами. Беда, однако, если сорвешься! Лучше не продолжать и даже отложить работу над оперой на какое-то время.
Тосканини рассказывал в связи с этим, что так случилось однажды с баритоном Морелем. Он никак не мог спеть пассаж из «Отелло» «Che per poco alla certezza vi conduce» перед «Сном» Яго.
В оркестре звучит чистое ля рожков, а баритон должен спеть чистое до. Морель, рассказывал Тосканини, в этом месте всегда терял силу голоса, и Верди каждый раз морщился. Морель, понятно, нервничал, а нота от этого с каждым разом звучала все хуже. Тогда Верди подозвал его и сказал: «Мсье Морель, сделайте ударение на слоге ро, на соль-диез и увидите, вам будет легче петь». Морель последовал его совету и спел великолепно.
ОНИ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮТ В МУЗЫКЕ
Однажды, все там же, в Эн-Би-Си, я занимался с маэстро «Фальстафом», как вдруг вошли руководители Эн-Би-Си. Я вышел из кабинета и стал ждать в коридоре. Прошло целых полчаса, и вот наконец вышел маэстро и позвал меня.
— Как у тебя голос? — тихо спросил он. — Можешь спеть сейчас для них I акт «Фальстафа»?.. Знаешь, эти господа там понятия не имеют, что за шедевр «Фальстаф»! Давай дадим им послушать эту божественную музыку.
Я ответил:
— Маэстро, я готов петь.
— Хорошо, тогда я буду петь другие партии и подавать тебе реплики. Следи за мной. Не нервничай, дорогой мой. — И добавил шепотом, подмигнув: — Знаешь, это ведь наши хозяева!
Я пел с полной отдачей, и, когда закончил акт, Тосканини с улыбкой сказал мне:
— Молодец, очень хорошо. Когда все ушли, он добавил:
— Спасибо, дорогой мой! Знаешь, это же начальство… И поскольку в музыке оно разбирается плохо, — он посмеялся в усы. — Значит, надо, чтобы они хоть что-нибудь поняли, тем более, что «Фальстафа» и так не каждый способен понять! — И добавил: — Говорят Америка. Америка… Но я-то помню, что и в «Ла Скала» мне понадобилось все мое мужество, чтобы поставить «Фальстафа». И я все-таки поставил его там, хотя многие кривили нос. Мало того, я повторял оперу и в последующие годы. Я давно хочу, чтобы и в Америке прозвучал этот шедевр, который, уж позволь мне это сказать, можно сравнить с музыкой Бетховена. Конечно, оперу нужно исполнять совершенно, но это совершенство, дорогой мой, достигается только занятиями… А теперь спой мне II акт.