Снизу доносились чистые звуки клавесина – послание из другого века. Том спустился вниз. Элоиза, вероятно, захочет, чтобы он рассказал ей о заупокойной службе, хотя когда он спрашивал ее, хочет ли она пойти с ним, она ответила, что заупокойная служба наводит на нее тоску.
Джонатан стоял в гостиной и смотрел в окно. Он включил транзистор, чтобы послушать новости, которые передавали в полдень, а теперь звучала поп-музыка. Симона гуляет в саду с Джорджем, который оставался один в доме, пока они ходили на заупокойную службу. Мужской голос пел по радио: «…бежать вперед… вперед бежать…» Джонатан смотрел, как на той стороне улицы щенок восточноевропейской овчарки бежит вприпрыжку за двумя маленькими мальчиками. Джонатан относился ко всему, к любому проявлению жизни как явлению временному – это касалось не только собаки и мальчиков, а вообще всего. Его не покидало ощущение, что все умрет, рано или поздно разрушится, – будет забыто даже то, как все это выглядело. Джонатан подумал о Готье – быть может, в этот самый момент его гроб опускают в землю, – но потом стал думать о самом себе. У него нет энергии собаки, которая только что пробежала мимо. Если он когда-то и был полон сил, то это осталось в прошлом. Теперь уже слишком поздно. Джонатан чувствовал, что у него нет энергии наслаждаться жизнью, особенно теперь, когда у него появились средства. Он должен закрыть свой магазин, продать его или каким-то образом от него избавиться – какая разница, как он это сделает? Однако, подумав, он решил, что не станет проматывать деньги с Симоной, – а что останется ей и Джорджу, когда он умрет? Сорок тысяч фунтов – это не состояние. У него звенело в ушах. Джонатан сделал несколько глубоких, медленных вздохов. Он попробовал поднять раму, но у него не хватило сил. Он повернулся лицом к комнате. Ноги у него были словно ватные и почти не слушались его. Звон в ушах полностью заглушил музыку.
Джонатан пришел в себя, весь в холодном поту, на полу гостиной. Симона стояла перед ним на коленях, осторожно обтирая мокрым полотенцем его лоб и лицо.
– Дорогой, что с тобой? Как ты себя чувствуешь? Джордж, все в порядке. С папой все в порядке!
Но голос у нее был испуганный.
Джонатан снова опустил голову на ковер.
– Воды? – спросила Симона.
Джонатан отхлебнул из стакана, который она поднесла к его губам, и снова откинул голову.
– Мне кажется, я мог бы пролежать здесь весь день!
Звон в ушах заглушал его собственный голос.
– Дай-ка я поправлю.
Симона одернула его пиджак, который смялся под ним.
Из его кармана что-то выпало. Он видел, как Симона это подняла и озабоченно на него взглянула. Он лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, потому что с закрытыми было еще хуже. Минута за минутой проходили в молчании. Джонатан не волновался, зная, что еще протянет, что это не смерть, а лишь обморок. Может, сестра смерти, ибо сама смерть приходит совсем не так. Смерть, наверное, слаще и соблазнительнее, она потянет за собой, как волна, увлекающая пловца подальше от берега, мертвой хваткой вцепившись в ноги того, кто отважился заплыть слишком далеко и таинственным образом утратил способность сопротивляться. Симона ушла, силой уведя за собой Джорджа, потом вернулась с чашкой горячего чая.