— Мне жаль покидать столь блестящую компанию, друзья, но что делать! Предстоит еще кое-какая работенка.
— Ты чего, Март? — заорал один. — Знаем мы твою работенку!
Стол загоготал, самое время смотаться. Уинч постоял у машины, вдыхая свежий вечерний воздух. Он знал, что рано или поздно ему придется показаться докторам, и они будут решать, может он еще нести службу или нет, и от этого знания на душе делалось паршиво. Но он не хотел сейчас ни о чем думать.
Так что Стрейндж был прав в одном: Уинчу в самом деле было плохо. Он ничего не сказал своему старшому, но тот все понял по глазам приятеля. Самоубийство Лэндерса потрясло Уинча. Хотя ему не хотелось признаваться в этом никому, даже Стрейнджу, даже Кэрол.
Как-то вечером в их квартирке он раскололся и начал рассказывать Кэрол о Лэндерсе, о том, что с ним произошло и как он, Уинч, дал маху. Она слушала его, вытаращив глаза. Потом расплакалась. Ей было жалко — Уинча, а не Лэндерса.
Напрасно он завел этот разговор, это ошибка. А может, и сам виноват, не смог объяснить как следует. Но скорее всего, Кэрол не интересовало то, что интересует во всем мире таких, как он. Нормальные люди предпочитали видеть их крепкими, мужественными, веселыми. Зато он понял: объяснять им, что к чему, — пустой номер.
Уинч подкатил на своем маленьком «додже» к дому. В окнах квартиры горел свет — значит, ждет. Он поднялся по лестнице и постоял минуту-другую перед дверью, чтобы отдышаться. Сегодня он чувствовал себя гораздо лучше, непонятно почему. Может, помогло вино, несколько бокалов принял.
Темнело, но Уинчу казалось, что он видит, как обливаются буйной зеленью ветви на деревьях. В садиках копались люди.
— Я уж думала, что ты вообще сегодня не придешь, — весело сказала Кэрол, встречая Уинча у двери. На ней было нарядное легкое платье, которого он еще не видел. Позади нее, где-то в уголке, незаметно стояли рядышком два дамских чемоданчика.
— Еще чего, — улыбнулся Уинч. Она крепко прижалась к нему, он обнял ее, поцеловал и снова почувствовал, как она молода. Он целовал ее еще и еще, и в горле поднимался знакомый комок. Но все равно она — не ты. Это только кажется, что ты и твоя женщина — одно. Близость только кожей. А ближе — невозможно.
— Может, мы сначала выпьем? — спросила Кэрол, высвобождаясь из его объятий.
— Обязательно выпьем, — сказал он. — Нам с тобой спешить некуда. Там у нас белое осталось?
— Сотерн? Есть, в холодильнике. Я сейчас достану. А ты сделай мне виски с содовой.
Она отошла упругой девичьей походкой.
— У меня для тебя есть две новости, — сообщила Кэрол, когда он со стаканом расположился на диване, а она свернулась около него клубочком.