— Берите стаканы, зажигайте сигареты, вытаскивайте мелочь из кармана и так далее. Это надо делать, даже если будет больно. А больно будет, и очень.
Каррен ободряюще улыбнулся и сложил было губы, чтобы снова засвистеть, но вдруг протянул вперед обе руки и сказал с усмешкой:
— Посмотрите на эти руки. Им же цены нет.
По каждому изгибу и движению растопыренной кисти, переходящей в тонкое жилистое запястье, было видно, какими сложными, неуловимыми путями эти руки сделались такими, какие они есть.
— Моей заслуги в этом нет. Они случайно достались мне, а не кому-нибудь другому. А в результате я не могу выпить в компании, не могу подраться. Чтобы не повредить, видите ли. — Он замолчал и принялся насвистывать. — Мы — паразиты, жиреющие на крови. Воина для нас как праздник. Война и вы, раненые. — Он весело толкнул Стрейнджа в плечо. — Вам, однако, трудно приходится. Вот и хочется иногда сказать, как мы ценим то, что вы делаете. Странное все-таки имя — Стрейндж, не находите? — Он засмеялся собственной шутке.
В такси, по пути в город, на автовокзал, Стрейндж обдумывал, нравится ему Каррен или нет. По крайней мере, говорит правду и не агитирует насчет воинского долга и ответственности американских солдат перед человечеством, как Хоган. Тот прямо побагровел от ярости, когда получил ходатайство Каррена с резолюцией начальника госпиталя.
Междугородный автовокзал был забит до отказа. Военнослужащие с семьями и без семей, женщины, дети, старики, — все куда-то ехали, двигались по всем мыслимым и немыслимым направлениям. Большие синие и белые автобусы рядами стояли под навесами. Резкий голос репродуктора объявлял отправления и прибытия. В одни машины шла посадка, из других выгружался народ. Третьи замерли на огромных колесах пустые, и рядом с ними люди казались маленькими и ничтожными. С регулярностью часового механизма автобусы тяжело выкатывали из-под навесов, направляясь одни на северо-восток, в Нашвилл и дальше, другие — в самое сердце Юга, в Бирмингем, Монтгомери, Джексон, Атланту, а на их место так же регулярно прибывали новые.
Оба зала ожидания — для негров и для белых — были переполнены, и у обоих фонтанчиков для питья выстроились длинные очереди — цветных и белых. В зале ожидания для негров народу было поменьше и люди в военной форме не составляли большинства, как в другом. На скамейках не было ни единого свободного местечка, усталые потные люди сидели на чемоданах или прямо на замызганном полу. Состязаясь с репродуктором, из музыкального автомата в углу неслась бодрая песенка «Мама, моя мама пакует пистолеты». Стрейндж родился и вырос в Техасе, он привык и к раздельным залам, и к разным фонтанчикам для питья и воспринимал их как должное. Но он долго пробыл за границей, и сейчас это разделение на белое и черное бросилось ему в глаза.