– Да, – ответил Егор. Несмотря на возобновившееся кваканье в трубке, он, улыбаясь, шел обратно к домику Филимона. Тощий и Толстый здесь. Рядом. И эти два типа – неуклюжие лохи, с которыми он справится. От турбазы километра три-четыре до места встречи. Они рядом. И Катя рядом. «Малявка, держись, вытащу я тебя, обещаю, вытащу…» – Я их почти нашел, – тихо произнес он вслух, но Шурыгин услышал.
– Ты мне слово дал, – резко напомнил Петр Петрович. – Я передам деньги, и они вернут мою дочь! Давай не будем рисковать – не сейчас! Ты где?
– В гостях у лодочника.
– Он кто?
– Лодочник, – с улыбкой повторил Егор.
– Я чувствую, ты что-то задумал!
– Ничего нового, уверяю вас.
– Ты мне слово дал! – еще раз напомнил Шурыгин.
«А идите на фиг, Петр Петрович», – беззлобно подумал Егор, распахивая скрипучую дверь.
– Я вам позвоню позже, – ответил он. – И держите меня в курсе! Связь плохая…
Теперь каждый предмет в хибаре радовал. Стопки журналов, грязная посуда, бутылки и даже вобла встали на сторону добра и усиленно поддерживали незваного гостя: «Подожди, не уходи, Филимон сейчас придет и все расскажет, тайное, как и положено, станет явным, час уже прошел, осталось еще немного…»
– Надеюсь, записку он написал сегодня. Ну же, давай, возвращайся.
Закурив у окна, Егор подумал о том, что уже привык к рыбному запаху, и переключился на Шурыгина. Пусть Петр Петрович отправляется на встречу, пусть отдает деньги и уезжает обратно. Нет, никто не будет мешать – там, на дороге… Катя останется под присмотром только одного похитителя, скорее всего Толстого, именно он, если хорошенько проанализировать слова Анны Григорьевны, не лидер в этом дуэте. И вот здесь-то и пригодятся ум, сила, реакция и хороший удар в физиономию врага. А потом и Тощего встретить можно… Надо же помочь человеку пересчитать деньги, а то собьется еще.
Слово он дал. Тонкие губы Егора скривились в усмешке. Петр Петрович, да бросьте, неужели вы думаете, что наглец Кречетов изменит свое решение? Нет, он всегда поступает так, как считает нужным. Это его ответственность, и это его… малявка.
– Моя малявка, – шепотом произнес Егор, и душа наполнилась болью и теплом. И стало легче, потому что в этой сложной ситуации он вдруг почувствовал себя действительно вправе принимать решения.
Но уже через несколько секунд пришлось отвлечься от мыслей о Шурыгине и о том, как Петр Петрович будет позже махать руками и чеканить: «Я просил, я говорил, ты никогда меня не слушаешь!», потому что донеслись отдаленное пение, витиеватая нецензурная брань и берег огласился громоподобным голосом лодочника: