— В школе, понятия не имею, где находится больница, в которую ее положили.
— Ладно, через полчаса жди меня перед школой, разберемся. Главное, успокойся. С Надеждой Артемовной все будет хорошо, я тебе обещаю.
Вот ведь как получается, Учитель помнит как зовут мою маму, чего не скажешь про директрису. Она с ней, как с провинившимся учеником, общается, официально, по фамилии.
Через некоторое время машина учителя останавливается перед воротами школы, и я облегченно вздыхаю:
— Учитель, спасибо вам большое…
— Артем, давай договоримся: пусть это будет последний раз, когда ты говоришь мне «спасибо» за вполне естественные вещи. Уверен, если бы в аналогичную ситуацию попал близкий тебе человек, ты точно так же заспешил на помощь. Не так ли?
— Да, Учитель, конечно! — торопливо киваю головой, я все же смущенный его наставлениями.
— Не зря вы называете друг друга братьями. Так что все в порядке, — Учитель все это говорит, выезжая на Дмитровское шоссе. И тут же его голос звучит строго, по-деловому: — А теперь сказывай, что случилось-то?
— Толком ничего не знаю, директриса сообщила, что у мамы, наверное, инфаркт и ее положили в восьмую больницу.
— Ладно, не дрейфь, разберемся на месте.
И на самом деле учителю не составило большого труда разобраться, что мама находится в реанимационном отделении, узнать имя ее врача, и тут же свидеться с ним. Отведя в сторонку человек в бело-сером халате, он, как бы, между прочим сунул в оттопыренный кармашек несколько мятых бумажек, пожал ему руку, подозвал меня.
— А это, значит, сын нашей больной?
Врач, стараясь придать участливое выражение лица, вопрошает:
— Что ж ты мать не уберег, раз ей нет еще и сорока, а у нее уже первый инфаркт?
— Это не его вина, — заступается за меня Учитель, в то время как я про себя соглашаюсь с обвинением врача.
Прав он, и еще как! Что же я за мужик, если позволил кому-то мать обидеть. Впрочем, доктор уже переключился на тонкости инфаркта миакарда, работу сердечных клапанов, кровообращение, от чего у меня в голове тумана только прибавилось. Концовка лекции, впрочем, звучит вполне оптимистично: организм у нее молодой, крепкий, все будет нормально, доктор гарантирует.
— А можно ее увидеть? — я умоляюще смотрю на врача. — На минутку… Только взгляну и сразу выйду.
— Ну, если на минутку, то можно.
Она лежит с закрытыми глазами и в ней трудно узнать молодую, симпатичную женщину, которая несколькими часами ранее с улыбкой проводила меня в школу. Ее лицо обрело черты отсутствия жизни, я содрогаюсь при мысли о сходстве с посмертной маской Пушкина, увиденной мною когда-то в музее. До меня доходит смысл, услышанной на той экскурсии, фразы: «Мертвенная бледность». Судя по выражению лица врача, я выгляжу не лучше мамы, потому что он, взяв меня под локоть, выводит из палаты: