В 1937 и 1938 годах, когда чистки достигли своего апогея, методы, используемые во время ведения следствия, были совершенно недопустимыми по всем стандартам цивилизованного общества. Применялось даже физическое принуждение и насилие, чтобы добиться признания от обвиняемого. Арестованному могли сообщить, что если он признается, то его жену не тронут и не будут увольнять с работы. Как только признание было подписано, жену также арестовывали, показывали ей признание ее мужа и говорили, что если она сознается в том, что она обо всем знала, но молчала, то они оба получат небольшие сроки заключения. Она признавала свою вину, оба получали самый большой срок и их отправляли на работу в Ангарстрой. Конечно, такие методы воспринимаются как должное в процедуре ведения уголовного дела почти во всем мире. Однако в Советском Союзе ситуация несколько отличалась тем, что НКВД в своей работе по защите страны от происков иностранных агентов, шпионов и наступления старой буржуазии рассчитывал на поддержку и содействие со стороны населения и в основном получал их. Но истории, подобные той, которая была описана мной выше, поколебали доверие многих русских к НКВД.
Судебные процессы всегда проводились «in camera» и обычно «in absentia». В 1937 году в Магнитогорске не было почти ни одного процесса, который закончился бы оправданием обвиняемого, но и количество смертных приговоров было не более шести. После суда оперативный отдел НКВД передавал заключенных в ведение УЛАГа (управление лагерей), в задачи которого, в частности, входило использование труда заключенных на некоторых стройках, а также проведение воспитательной работы. УЛАГ входил в состав организации НКВД как совершенно особая и самостоятельная часть ее структуры. Работники УЛАГа передавали заключенного вместе с папкой документов, в которых сообщалось, по какой статье был осужден этот человек. Помимо этого, сотрудникам УЛАГа ничего не было известно об осужденном. В функции УЛАГа входили работы по строительству дамб, плотин и железных дорог; здесь обращались с заключенными по возможности хорошо, хотя бы потому, что требовалось добиться высокой производительности труда.
Как только заключенных привозили на строительство, их начинали кормить лучше, чем на протяжении всего периода с момента ареста. Им выдавали теплую добротную одежду и говорили, что с этой минуты единственное, что будет приниматься во внимание, это их работа. Вплоть до 1938 года срок заключения мог быть уменьшен за хорошую работу на двадцать, сорок, а иногда даже на шестьдесять процентов.