— Вы плохо кончите, господа, — сказал Байрон уже без тени улыбки. — Я пытался обращаться с вами дружески и сделал все, что мог, чтобы найти взаимопонимание, я предлагал вам целый мир…
— Простите, очень уж там должно быть неуютно, — сказал Пушкин. — Так что мы, с вашего позволения, останемся там, где привычнее и уютнее…
— Интересно, с чего вы решили, что останетесь в нем? — тихо, уже совсем недобро поинтересовался Байрон.
Он поднял правую руку, и все вокруг пришло в движение: стены и потолок заколыхались, словно видимые сквозь дрожащий над костром жаркий воздух, потолочная балка-матица выгнулась вниз, будто щупальце спрута, поднялись, выгибаясь, половицы, череп подпрыгнул на столе, и его пустые глазницы вспыхнули, как раскаленные угли…
— А на это что скажешь, мерзавец? — крикнул Пушкин, сделал шаг вперед и ударил в лоб Принца Теней перстнем с загадочными знаками.
Скрежещущий визг пронесся по комнате, ввинчиваясь под череп нешуточной болью. Стоявший перед Пушкиным человек мгновенно изменил очертания, словно подхваченный ветром кусок плотного тумана, как-то странно расплылся, дернулся — и обернулся полосой тьмы, которая метнулась к окну, моментально просочилась наружу в незаметную щелку…
Пламя свечей дернулось, словно на них дунул кто-то сильный, невидимый, по комнате свистнул порыв холодного ветра.
— Сбежал, — сказал Красовский удовлетворенно. — А здорово вы его, Александр Сергеич… Слово какое знаете?
— Долго рассказывать, — сказал Пушкин, огляделся, подошел к столу и собрал в кучу разбросанные чертежи, без всякого страха и почтения отложив в сторону череп. — Думаю, делать нам здесь больше нечего, вряд ли он вернется…
Череп легонько колыхнулся — и вдруг произнес тем самым шелестящим, скрипучим голосом:
— Господин Брюс всегда подъезжал со своим камердинером, а нас в помещения не допускали, не могу знать, что там происходило, ваше сиятельство, сделайте милость, отвяжитесь…
— Эт-то еще что? — спросил Красовский, даже отпрыгнув на шаг.
— Спросите что-нибудь полегче, — сказал Пушкин. — Нам пора…
Что-то ударило его по ногам, и он едва не упал. Рядом вскрикнул Красовский. Глянув себе под ноги, Пушкин увидел, что половицы вновь пришли в движение, доски взметнулись вверх, с невероятным проворством и гибкостью изменяя форму, так что напоминали уже живые упругие щупальца. Что-то оглушительно щелкнуло, взметнулись клубы измельченной в порошок штукатурки — это перекрестья дранки оторвались от стен и, опять-таки выгибаясь так, что ничуть не напоминали уже сухие деревянные рейки, неким подобием рыболовной сети попытались накрыть мистера По. Американец отпрыгнул, отбиваясь рукояткой разряженного пистолета.