— Он сопротивлялся? — вяло спросил Пушкин.
— Держите карман шире! Этот мошенник смирнехонько сидел в углу, высунуться оттуда боялся, только попискивал, когда я пулял в него чурбанами.
Граф Тарловски сказал кротко:
— Мне представляется, что выбрасывать в закрытые окна столярный инструмент и увесистые деревяшки было все же сверх меры.
— Громить так громить! Пусть запомнит прусского королевского гусара.
— Но именно ваши упражнения в метании разнообразных предметов на улицу и привлекли внимание полиции…
— Ну, тут уж ничего не поделаешь, — решительно заявил барон без тени раскаяния. — Добрый дебош, как сценическое представление, требует определенных правил. Тут уж на улицу вышвырнуть что-нибудь подходящее и неподходящее — дело святое. Как музыка в опере. Во Фрайморене наши гусары, поднатужась, сумели с третьего этажа шарахнуть на мостовую дубовый шкаф чуть ли не в два человеческих роста, а уж с ним управиться было потруднее, чем с чурбаками и прочей мелкой дребеденью… Победителей ведь не судят, господа? Главное, весь его сатанинский птичник я изничтожил напрочь… Ну, а задушевная беседа в полиции обошлась всего-то в восемь дукатов и полчаса отеческих увещеваний о пагубности алкоголя для молодых людей благородного сословия. Я, конечно, во всем покаялся, обещал впредь так не буянить — и отпущен был на свободу… Знаете, так и казалось, будто эти птички шипели и крыльями хлопали, когда я их превращал в щепу… И не говорите, что я неправ!
— Ну что вы, и не думаю, — сказал граф. — У меня вызвали сомнение лишь некоторые излишне шумные детали вашего предприятия… В остальном же вы достойны похвалы. Поскольку сегодня ночью в Праге не случилось ни одной смерти из тех, что подпадали бы под категорию необычных, вы, Алоизиус, подозреваю, успели вовремя и, вполне вероятно, спасли чью-то жизнь…
— Гусар — всегда гусар! — гордо сказал барон.
— Теперь о вас, — повернулся граф к Пушкину. — Ваш убитый вид заставляет думать, что вы себя в чем-то вините…
— Он ускользнул, — сказал Пушкин, глядя под ноги, на аккуратную брусчатку мостовой. — Именно так это выглядит.
— Не стоит себя винить. Вы сделали все, что могли. В конце концов, никто не мог предугадать эту проклятую кошку…
— А как она вообще выглядела? — с жадным любопытством спросил барон.
— Как ожившая на несколько мгновений кошка из бронзы, — сказал Пушкин.
— Эх, жаль, я не видел…
— Я бы на вашем месте не сожалел, — усмехнулся граф. — Оба агента, люди отважные и немало повидавшие, находятся сейчас в самом жалком состоянии.
— Так они же — посторонние. А я бы… эх! — Барон воинственно взмахнул тростью. — Я б ей так залепил промеж глаз…