Наблюдаемые им воплощения сводили с ума, подвергая сомнению все, во что он верил. Священный обет Рогалу Дорну… святость Императора на Земле… лояльность других Кулаков, которые, как выясняется, бросили Лекса на произвол судьбы. Как, впрочем, и сам Дорн, который давно и безвозвратно почил в бозе. Как Император,,смертельно больной и бессильный, эпоха правления которого, скорее всего, близилась к завершению, уступая место царствованию… кого или чего!
Ясно чего. Сверхъестественной магии из жуткого пространства с чудовищными измерениями, не вписывающимися в рамки здравого смысла. Если уж душе Лекса в скором времени было суждено оказаться втянутой туда, он со смирением встретит свою судьбу.
– Образ, – бубнил Бифф невнятно. – Какой до безобразия искажённый образ.
Рот лица на левой половине груди Саграмосо тем временем вещал:
– Скорей убей остальных десантников Вселенной! Рассеки их пополам и съешь их экскременты! Мы призовём на помощь орды завывающего ужаса, который поглотит захватчиков и истребит их силой одного лишь страха!
Так обещал голос.
Его собрат с правой стороны придерживался другого мнения.
– Как бы не так. Твоя звезда почти уже зашла, лорд Саграмосо, – выкрикнул он. – Твоя судьба предрешена. Так что отвергнем ограничения! Сбросим тесный корсет нормы! Покоримся всецело Перемене!
Выражение озабоченности омрачило лицо Саграмосо. Он в нерешительности задёргался.
– Я ведь бог, не так ли? – спросил он вслух самого себя. Один рот ответил:
– Так.
Второй возразил:
– Нет.
– Ты инструмент бога…
– Тебя боготворили. Ты искал поклонения. Ты принимал поклонение, замешанное на страхе.
– Твоя жажда славы породила силы.
– Твоя жажда перемен в космическом укладе и твоя жестокость породили жестокие силы перемен.
– И имя этой перемены не иначе как… Тзинч!
– Тзинч. Великий Тзинч.
Уже от звуков одного этого имени у Лександро помутился разум. Это имя казалось таким могущественным, таким вечным, таким всепоглощающим. Восставая против понятий пространства и времени, оно уносило их в ураганном смерче незнакомого магического мира, в котором властвовала иная геометрия, постичь которую простому разуму было не дано, если только реальность не обращалась в ночной кошмар…
– Помоги мне, Рогал Дорн, – взмолился Лекс.
… Рогал?
… Дорн?
Свистящее, всесильное имя – Тзззииии-инч! – почти заслонило имя Примарха, как будто имя Рогал Дорн было не более чем жалкий лепет младенца в соломенной люльке, затерявшейся в океане хаоса.
Рогал…
… Дорн…
ТЗЗЗИИИИИНЧ!
Как бы то ни было, но Лекс ухватился за этот хрупкий талисман имени Примарха, почти слившись с ним воедино, хотя знал, что в скором времени будет принесён в жертву силе, стоявшей за тем, другим могущественным именем, и приготовился – если повезёт – стать порабощённой, безликой толикой выжатой души, попавшей в порочный круг навязанного объятия.