Пока государь на мосту через ров крестился под надвратной иконой, к нему подошёл Малюта.
— Господи, прости! — искренне попросил у Бога Иоанн. — Лукьяныч, я с ним наедине поговорю. А ты смотри.
Малюта молча поклонился.
— Ежели я его поцелую… — задумчиво продолжил Иоанн, — зайдёшь за мной и… и… Сам знаешь.
— Как не знать, государь, — снова поклонился Малюта.
Серафим на скамеечке сидел у двери в келью митрополита. Вдалеке гулко затопали сапоги, которых монахи никогда не носили, и Серафим вскочил.
Из-за угла вывернули игумен, царь Иоанн и Малюта Скуратов.
Они подходили молча, с неподвижными лицами.
Серафим поспешно вытащил кольцо с ключом и принялся отпирать дверь кельи. Шаги идущих звучали как стук часов, отмеряющих последние мгновения жизни.
Серафим отскочил в сторону. Малюта открыл перед государем дверь. Игумен, ничего не говоря, крестился.
— А ты иди. Не жди меня, — сказал государь игумену, наклонил голову и вошёл в келью.
Игумен, сутулясь, пошагал прочь от кельи.
Малюта закрыл за государем дверь и поманил к себе Серафима.
Перепуганный Серафим приблизился. Григорий Лукьяныч вынул из руки Серафима кольцо с ключом и положил себе в карман. А потом вдруг пальцем потянул вниз щеку Серафима. Серафим, обомлев, преданно таращился на Малюту.
— Ты же косоглазый был, — негромко напомнил Малюта.
Серафим зашевелил губами, не зная, что ответить.
— Он? — Малюта кивнул на дверь в келью.
— Он, — обретя голос, подтвердил Серафим.
Малюта повернулся к двери, пригнулся и стал глядеть в прорезанное окошечко.
Келью освещала лучина. Филипп сидел на топчане, тяжело опустив руки на колени.
Иоанн прошёлся по келье, будто примеривался, каково здесь жить. От движения длинной царской шубы огонёк лучины заметался.
— По Москве басня ползёт, Феденька, что на тебя благодать снизошла, — небрежно сказал Иоанн.
Он снял с бедного киота икону Богородицы и повертел в руках, рассматривая: вправду обновилась или просто помыли и подкрасили?
— Ты будто бы святой тут стал…
Иоанн вернул икону на киот.
Филипп спокойно молчал. Что он мог ответить на эти слова?
— Молчишь, обиделся, — усмехнулся Иоанн, глядя в окошко. — Что ж, понятно… Я у тебя митру отнял, на хлеб с водой посадил…
Иоанн резко повернулся на Филиппа.
— Да это ненадолго, — заверил он. — Мне, Федя, тайна Откровения открылась. И понял я, что Жигимонт — сатана, а Новгород — его Зверь. Значит, близок Конец Света.
Иоанн опустился перед Филиппом на колени, как воин, уходящий на битву, перед священником.
— Ты благослови меня на подвиг мой, — сурово попросил Иоанн.
Но Филипп сидел понуро, как уставший путник. Он пожал плечами без всякого интереса к Иоанну.