Фургоны скрипели, катясь по тропе; воины переругивались, звенели цепи, иногда слышался плач пленниц, привязанных за шеи к повозкам.
Через два дня после встречи с парнем на заснеженной равнине Гунлаки и Муджин догнали колонну и сейчас ждали дальнейших приказаний. Гунлаки снова хотел отправиться в дозор, но его горячую просьбу отклонили, понимая, что он и так слишком много времени провел в седле. Поэтому сейчас ему оставалось только ехать вместе с колонной.
Муджин обнаружил, что Гунлаки чуждается его общества и в последние дни часто оставляет его одного. Гунлаки казался слишком погруженным в собственные мысли. В самом деле, с тех пор, как колонна переправилась через Лотар, он стал вести себя как-то странно. Однако Муджин был терпелив — все герулы умели подолгу ждать. Несомненно, Гунлаки вскоре должен был прийти в себя, стать таким, как прежде, после привычных и простых действий. Муджин не боялся, что Гунлаки кому-нибудь расскажет о его неудаче, непредвиденном конфузе с тем парнем, о том, как его провели, будто зеленого юнца, и о том, что его, Муджина, могли бы убить, если бы не вмешался Гунлаки. Муджин не боялся этого, ибо Гунлаки был не только истинным герулом, но и хорошим другом. В самом деле, через несколько лет Муджин сам стал бы в шутку рассказывать эту историю, предостерегая молодых воинов — историю о том, как Гунлаки спас его, когда Муджин еще был новичком на тропе войны.
Они шли уже несколько дней.
Гунлаки обычно ехал справа от колонны, иногда обгонял ее, или отставал.
На взгляд Гунлаки, повозки, пешие воины и пленники двигались слишком медленно.
Гунлаки огляделся. Птицы терпеливо следовали за колонной, и в последние дни им всегда находилось, чем поживиться. Многие из них так раздулись от пищи, что не могли взлететь. Иногда их ловили собаки. На обочинах дороги белели кости. Самым красивым из пленниц позволили обернуть ноги тряпьем, чтобы они не отморозили себе пальцы — такой недостаток, каким бы незначительным он ни казался, сильно понижал цену рабынь.
На обочине собаки дрались у трупа. Гунлаки часто наблюдал подобные сцены.
Две ночи подряд Гунлаки провел без сна, пожевывая сухой творог; по утрам ему приходилось привязывать себя к седлу.
Несколько раз по ночам, когда колонна останавливалась и разжигала костры, Гунлаки навещал пленниц, прикованных под отведенными для этой цели повозками. Как всякому воину, ему принадлежало несколько пленников, отмеченных клеймом Гунлаки. Пешие воины владели рабами похуже. Когда воину хотелось навестить какую-нибудь пленницу, он еще заранее, днем, вешал ей на шею диск со своим знаком. Иногда Гунлаки имел пленниц так, как женщин своего народа, но чаще, поскольку они были из народа врагов, брал их по-свинячьи, сзади — даже самых привлекательных, которых он высматривал и вешал на шею диски, приберегая себе на ночь. Так Гунаки давал женщинам понять, что они принадлежат герулам и что им теперь предстоит целыми днями ухаживать за скотом, а по вечерам удовлетворять своего господина на ложе из шкур. Конечно, некоторых женщин можно было продать в Вениции — солдатам или увезти на дальние невольничьи рынки. Воины из Вениции имели огненные копья, способные поразить человека с расстояния тысячи ярдов. Герулы не пытались проникнуть за странные, хлипкие на вид ограды вокруг города — они часто видели висящих на ограде мертвых животных.