В Таллуаре им нужно было перебраться через озеро Анси, чтобы попасть в город, и солдаты реквизировали у местных жителей две барки. Не желая дважды утруждать себя переправою, они затащили на них все свое добро и сильно перегрузили суденышки. Для верности они закрепили всю кладь веревками. Моряки подняли паруса. Старый Абрахам следил за их маневрами, сидя в тесноте, среди мешков, у самого борта. Погода была тяжелая, пасмурная. Груды тюков, церковной утвари, оружия и бочек все росли, постепенно скрывая пленника от солдат. Старик подумал, что если и бежать, то сейчас или никогда. Кряхтя от боли, он кое-как развязал свои путы.
Черные грозовые тучи заволокли небо, и без того омраченное подступавшими сумерками.
Абрахам пробрался к шлюпке, привязанной веревкою к судну. Никто этого не заметил. Но у него не было ножа, чтобы перерезать веревку. С минуту поколебавшись, он нырнул в ледяную воду озера Анси. Плыть было нельзя – вокруг стояла мертвая тишь. Тучи бежали на восток, как стадо вспугнутых животных. Солдаты и моряки глядели, как они проносятся прямо над их головами. Такое бывает в горах: кажется, подними руку и коснешься облака.
Скоро на черном небосводе заблестели искорки звезд.
Внезапно ветер улегся.
Абрахам не знал, могут ли его теперь увидеть с барки. На всякий случай он по-прежнему лежал плашмя на воде, под луною, словно деревяшка. И только осторожно, легонько шевелил пальцами рук и ног, чтобы совсем не окоченеть в студеных волнах озера. Так прошла ночь. Небо начало бледнеть. Абрахаму казалось, что он превратился в льдину, плывущую по течению неведомо куда. Он вгляделся в берег. Зыбкий утренний туман витал между песчаными дюнами. Старик уже едва переводил дух.
Позже Абрахам рассказывал Моуму, что в тот миг его неожиданно овеял терпкий, свежий, пленительный аромат пиний, благоухавших в утренней росе. Тогда-то он и поплыл.
Наконец он выбрался на пустынный берег. Вокруг царило голубое безмолвие. Он сбросил одежду, часть ее развесил на ветвях сосны, а остальное разложил по камням, чтобы высушить на солнце. Сам же стоял обнаженный, в утренней тишине, глядя на горы и дрожа под первыми, еще робкими лучами восходящего солнца.
В горах он отыскал овчарню, где было сухо. Он лег на пол и уснул. Потом пробрался в Вереей. Оттуда в Асти. В Генуе он сел на корабль, идущий в Тоскану.
Шхуна причалила в Порто Санто-Стефано, в Чивитавеккья. И вот наконец Остия.
Прибыв в Рим, старик взобрался по крутой лестнице в жилище Моума.
Моум рассказывал:
– Я как раз кончил обедать и полоскал рот. Служанка еще держала передо мною тарелку, куда я сплевывал воду. Тут доложили, что у дверей квартиры на втором этаже меня ждет какой-то старик, оборванный и грязный. Угодно ли господину граверу Моуму принять человека по имени Бергхем? Я поспешил вниз. Абрахам, стоявший в дверях, у каменной лестницы, сказал мне: «Однажды ты не захотел жить, но я спас тебя. Сейчас твой черед». Я тотчас ответил, что он меня обижает.