От вопросов брат отмахивался, с душой отвлекаясь на голоногого пацана, трехлетнего Родика, сына Кати.
Муж старшей сестры служил второй год в армии.
Родик говорил очень мало, хотя уже пора было. Называл себя нежно «Одик», с маленьким, еле слышным «к» на конце. Все понимал, только папу не помнил.
Захарка возился с ним, сажал на шею, и они бродили по округе, загорелый парень и белое дитя с пушистыми волосами.
Катя иногда выходила из дому, отвечая, слышал Захарка, Ксюше: «Ну конечно, ты у нас самая умная...» Или так: «Мне все равно, чем ты будешь заниматься, но картошку почистишь!»
Строгость ее была несерьезна.
Выходила и внимательно смотрела, как Захарка — Родик на плечах — медленно идет к дому.
— Камни, — говорил Захарка.
— Ками... — повторял Родик.
— Камни, — повторял Захарка.
— Ками, — соглашался Родик.
Они шли по щебню.
Катя, понимал Захарка, думала о чем-то важном, глядя на них. Но о чем именно, он даже не гадал. Ему нравилось жить легко, ежась на солнце, всерьез не размышляя никогда.
— Проголодались, наверное, гуляки? — говорила Катя чистым, грудным голосом и улыбалась.
— Бабушка звала обедать, — отвечал Захарка без улыбки.
— Ой, ну хорошо. А то наша Глаша отказывается выполнять наряд по кухне.
— Мое имя Ксюша, — отвечала со всей шестнадцатилетней строгостью сестра, выходя на улицу. Она уже нацепила беспечную на ветру юбочку, впорхнула в туфельки, маечка с неизменно открытым животиком. На лице ее замечательно отражались сразу два чувства: досада на сестру, интерес при виде брата.
«Посмотри, какая она дура, Захарка!» — говорила она всем своим видом.
«Заодно посмотри, какой у меня милый животик, и вообще...» — вроде бы еще прочел Захарка, но не был до конца уверен в точности понятого им. На всякий случай отвернулся.
— Мы пока пойдем яблоки есть, да, Родик? — сказал пацану, сидящему на шее.
— И я с вами пойду, — увязалась Катя.
— Подем, — с запозданием отвечал Захарке Родик, к восторгу Кати: она впервые от него слышала это слово.
Они шли по саду, оглядывая еще зеленые, тяжелые, желтые сорта, к той яблоньке, чьи плоды были хороши и сладки уже в июле.
— Яблоки, — повторял Захарка внятно.
— Ябыки, — соглашался Родик.
Катя заливалась юным, чистым, сочным материнским смехом.
Когда Захарка откусывал крепкое, с ветки снятое яблоко, ему казалось, что Катин смех выглядит как эта влажная, свежая, хрусткая белизна.
— А мы маленькие, мы с веточки не достаем, — в шутку горилась Катя и собирала попадавшие за ночь с земли. Она любила помягче, покраснее.
По очереди они скармливали небольшие дольки яблок Родику, спущенному на землю (Захарка пугался случайно оцарапать пацана ветками в саду).