Пригласившая меня дама была брюнетка, не очень высокая, с большими карими глазами, нельзя сказать, чтобы худая, с сочными губами, между которыми поблескивали абсолютно белые зубы, особенно два верхних резца. Одетая в упомянутое легкое домашнее платье, вблизи она оказалась еще очаровательнее, потому что одежда эта ничего не скрывала, даже напротив. Моему взору была предоставлена даже родинка на груди, и я невольно споткнулся на предпоследней ступеньке.
Шаг мог стать роковым, но не стал. Женщина-сторож, на счастье, обладала крепким сном, и мне без особых трудностей удалось преодолеть препятствие, отделявшее меня от прекрасной незнакомки.
Она протянула мне руку, и я сжал мягкие, податливые пальцы, ладонь, запястье. Она потянула меня к себе и в то же время придвинулась сама, и мы пошли молча, даже без музыкального сопровождения, как это бывает в голливудских фильмах, к ближайшей двери. Женщина ступала плавно, неслышно, временами оглядывалась и смотрела на меня огромными глазами, что вызывало у меня сильные удары сердца, ощущавшиеся где-то возле горла, на лбу проступал пот.
Ее рука все еще была в моей, я держал ее осторожно, лишь периодически легонько сжимал, нежно и многозначительно, так, чтобы дать ей понять о своем присутствии и сопереживании.
Легко, бесшумно она опустила другую руку на ручку двери и неторопливо нажала. Дверь отворилась, и мы беззвучно вошли в просторное помещение, где царили полумрак и то же благоухание.
Это была спальня, уставленная дорогими вещами, которые можно увидеть в антикварных магазинах или привезти из-за океана; во всяком случае, они дороги и довольно неудобны. На них много позолоты, всяких завитушек, выпуклостей, формы замысловаты. По стенам развешаны картины, похоже — оригинальные, хотя авторов не назвал бы и специалист; шторы на окнах плотные и темные.
Взгляд мой остановился на кровати, и сердце снова дало о себе знать. Постель была в беспорядке — значит, ею пользовались совсем недавно, теперь ее хозяйка вернулась тайком вместе со мной в атмосферу, где дух захватывает от всевозможных услад. Я сглотнул слюну и приосанился.
Только после того, как незнакомка аккуратно закрыла за собой дверь и жестом пригласила меня сесть на кровать, она произнесла первые слова:
— Вы — сыщик?
Голос ее не соответствовал ни внешности, ни обстановке. Он был невыразительным, сиплым, словно в горле у нее что-то застряло. Хотя это можно было объяснить и деликатностью ситуации и необходимостью соблюдать абсолютную тайну, поскольку кашель мог бы разбудить цербера, спавшего внизу в кресле, — тогда все, что нас здесь ожидало, растаяло бы как дым.