Когда калкары сгрудились в каньоне, я стал посылать в них стрелу за стрелой, но никак не представлялась возможность сделать прицельный выстрел в гиганта-Рабана, потому что он постоянно держал Бетельду в качестве щита после того, как определил мое местонахождение, видимо, решив, — и правильно, — что из-за нее я атаковал их группу. Он ревел как бык и погонял своих людей в атаку на меня. Некоторые из них попытались это сделать, без большого желания, лишь из страха перед своим повелителем — этот страх, должно быть, был больше, чем страх перед неведомым врагом впереди; но те, кто начал атаку, не смогли зайти далеко, они убедились, что с тяжелым луком я могу посылать стрелы сквозь их железные панцири, словно те были из шерсти.
Рабан, видя что битва складывается не в его пользу, внезапно пришпорил своего коня и поскакал вдоль каньона, увозя Бетельду с собой, пока его оставшиеся люди прикрывали его отступление.
Это меня совсем не устраивало. Меня совсем не интересовали калкары, которых он оставил, а лишь он и его пленница, поэтому я помчался к Красной Молнии и вскочил на него. Приблизившись к дну каньона я увидел, что калкары движутся вслед за Рабаном. Их осталось шестеро, и они растянулись вдоль дороги.
На скаку они оглядывались назад, в моем направлении, словно ожидали увидеть огромное количество воинов, бросившихся за ними в погоню. Но когда они увидели меня, то не повернули, чтобы сразиться со мной, а продолжали двигаться за Рабаном.
Я повесил лук на кожаный ремень у седла и достал еще несколько стрел, пока Красная Молния догонял их. Теперь я готовил копье. Затем прошептал несколько слов в ухо коня, выставил вперед копье и сжался в седле, пока умное животное мчалось в погоню.
Последний из калкаров в отступающей колонне, чтобы не быть проткнутым копьем в спину, повернул свою лошадь, достал копье и принялся ждать меня посреди дороги. Это была его ошибкой.
Ни один человек не может справиться с нападающим копейщиком, находясь на стоящей лошади, потому что не успеет увернуться от копья врага или отступить, если удача отвернется от него. Но калкар сидел неподвижно на своей тупой, плохо подготовленной лошади.
И я без труда пронзил его, налетев на полном скаку, и мое тяжелое копье прошло сквозь него, пригвоздив его к крупу лошади. Древко копья сломалось. Я отбросил бесполезный обломок древка и, пришпорив Красную Молнию, повернул к поверженному врагу.
Я видел, что ближайший калкар остановился, чтобы выяснить, как развивается битва. Увидев, что его приятель упал мертвым, а я — без копья, он помчался на меня. Вероятно, он хотел застигнуть меня врасплох, когда Красная Молния нес меня по направлению к павшему врагу. Но калкару нужно было дважды подумать, прежде чем совершать подобное. Когда я проезжал мимо мертвого калкара, я низко нагнулся из седла и подхватил его копье, валявшееся в пыли, а затем, не снижая скорости, развернулся, чтобы встретить глупца, скачущего во весь опор навстречу своей судьбе.