Ее слова, казалось, озадачили Констанцию, которая слышала о Шотландии, но никогда там не бывала. Но она всего лишь пожала плечами и довольно нелюбезно ответила:
— Спасибо, но донья Игнасия помогает мне выбирать почти всю мою одежду, и, когда мне нужно что-нибудь особенное, она мне заказывает. Конечно, все покупки мы делаем в Мадриде, так как Севилья слишком провинциальная, чтобы там можно было найти что-нибудь приличное. Платье, которое я надену на свой день рождения, будет заказано в Париже.
Это прозвучало, как окончательный триумф.
— Очень мило, — заметила Эйприл, изо всех сил стараясь не выглядеть обиженной. — Не многие молодые девушки твоего возраста могут позволить себе платья из Парижа. Ты счастливая!
— Да, это так, — самодовольно согласилась Констанция. — Карлос такой хороший,
такой добрый, он ни в чем не может мне отказать. И никогда не мог!
— Тогда ты действительно счастливая, — еще раз заметила Эйприл, — что имеешь такого щедрого опекуна.
Констанция косо взглянула на нее из-под густых ресниц, покачиваясь в гамаке, привязанном в прохладном уголке патио, рядом с густой изгородью из гибискуса. Она каталась на своей свирепой андалузской лошадке перед завтраком и поэтому все еще была в короткой алой юбочке и лакированных ботинках. Цветастый шейный платок обрамлял ее изящную шейку, волосы были взлохмачены, как всегда в это время суток.
— Возможно, тебе трудно понять, почему Карлос так щедр со мной. Почему он никогда не может сказать «нет», если я хорошенько попрошу его. — Ее бездонные глаза улыбались. — Он любил мою маму!
Эйприл вздрогнула.
— Ее портрет висит у него дома в Мадриде, в кабинете. Ты увидишь его, когда мы туда поедем.
Эйприл ничего не ответила.
— Она была необыкновенно красива, поэтому портрет продолжает там висеть. Не думаю, что ты сможешь заставить Карлоса его убрать.
— У меня нет ни малейшего намерения, заставлять дона Карлоса убирать портрет, — сказала Эйприл таким бесцветным голосом, что Констанция пристально посмотрела на нее:
— Нет? Но большинство женщин стали бы ревновать. Испанская женщина должна быть ревнивой! — Ее глаза приобрели презрительное выражение. — Но ты ведь англичанка, а Родриго говорил, что англичане — холодный народ! Я бы никогда не позволила, чтобы в доме моего мужа висел портрет другой женщины. Я бы сорвала его собственными руками!
Она выглядела такой агрессивной, как будто действительно была в состоянии сделать нечто подобное и при этом получить мстительное удовольствие от содеянного. Затем выражение ее лица вновь стало самодовольным, и на губах расцвела улыбка прирожденной кокетки.