Грейс застала ее за чтением письма в ужасном состоянии.
— Вот, — сказала она. — Конец всему. С этим нам не справиться. Мы в ловушке.
В дверь позвонил Корнелиус. Он был очень возбужден.
— Я уговорил Уилкинсона возобновить «Зару» и дать вам заглавную роль. Конечно, придется немного порепетировать. Я готов... Но что случилось?
Дороти протянула ему письмо.
— Я не думаю, что буду играть Зару или кого-то еще, — сказала она. — Я думаю о том, чтобы удрать отсюда. Но куда? Если я буду продолжать выступать и сделаю хоть какое-то имя, он найдет меня. А если не играть, на что мне жить?
— Что же вы намерены делать?
— Я пытаюсь что-нибудь придумать.
— И вам не пришло в голову посоветоваться со мной?
Дороти покачала головой.
— Ничего не поделаешь. Я ясно это понимаю. С того самого дня, как я увидела этого человека, у меня не осталось никакой надежды.
Корнелиус рассмеялся.
— Вы забыли, моя дорогая, что я не бедняк. Вы также забыли, что я отношусь к вам, как к своей приемной дочери и как к одной из лучших наших актрис. Дэйли незамедлительно получит свои деньги, и это будет развязкой злодейской пьесы, если вас устраивает такой вариант. Я отправлю деньги без промедления, и мы с вами сможем заняться серьезным делом — репетировать «Зару».
Она почувствовала себя так, словно груз, который она долго тащила, свалился у нее с плеч. Она была свободна. Никогда больше она не будет просыпаться по ночам от страшного сна: темный чердак и отвратительные щупальца, тянущиеся к ней через водную гладь.
Ее дорогой друг Корнелиус Свон разорвал цепи, приковавшие ее к этому дьявольскому отродью.
Она была свободна... почти свободна, не так, как она хотела бы: она носила в себе его ребенка.
Однажды вечером, когда Дороти играла Присциллу-сорванца, в театре был большой переполох, вызванный приездом из Лондона актера, пожелавшего посмотреть спектакль. Ее вдохновляло присутствие гостя, и впервые, за многие месяцы освободившись от чувства страха, Дороти играла превосходно. После спектакля мистер Смит — он был всего лишь однофамильцем завистливой актрисы — прошел за кулисы, чтобы поздравить исполнителей и особенно Дороти.
— Да вы просто гений комедии, миссис Джордан, — сказал он. — Клянусь Богом, я никогда не видел лучшего исполнения «Сорванца». — Это была большая похвала, к тому же она исходила от артиста, выступающего в Друри-Лейн и признанного лондонской публикой.
Мистера Смита все называли «Джентльмен» благодаря его изысканным манерам, говорили, что в одежде он подражает принцу Уэльскому и очень изящно нюхает табак.
Он очень элегантно поклонился и похвалил большинство артистов, но Дороти чувствовала, что ее он хвалил с какой-то особенной искренностью. Иначе зачем ему было ходить на все ее спектакли? Его присутствие вдохновляло ее, и она была уверена, что, когда он в зале, она играет в полную силу. По театру поползли разговоры: мистер Шеридан послал его поискать талантливых актеров, а это означало, что кто-то из труппы имеет шанс получить приглашение в Лондон. При этом не исключались и Ковент-Гарден, и Друри-Лейн.