молодость со своей бородою.
В 25 лет свои я имею жену,
малышей - двух чудесных детишек...
Я у глажки в тюрьме, я у стирки в плену.
Мне ни ниже нельзя, и ни выше.
Каждый раз в семь утра я сбриваю усы,
и по шее тру бритвой до боли.
Мысль приходит - пора красный змей
полосы
лезвием отчеканить на горле.
Ручеек алых брызг, мне тебя не сдержать.
И ни капли во мне нету воли,
чтобы каплям ручья литься воли не дать.
Не осталось ни мысли, ни боли.
До свиданья, мой друг. Что тебе пожелать?
В этой жизни любовь только свята...
А я только теперь полюбил в 25,
но у этой любви жизнь отнята.
В ванне синий лежу, в голубом мираже
отражаются листья и осень.
Мне всего 25, но не будет уже
26, 27, 28...
март-декабрь 1986 года
* * *
Зима, почти две осени,
две весны, два лета.
Ах, леты, годы, леты,
уйдут все до одного.
Когда сотрешь мой голос
ты с этой кассеты,
поймешь, что не осталось
на память ничего.
Ты ходишь где-то рядом,
тебя со мною нету.
Понять все это трудно,
и жить так нелегко.
Когда сотрешь мой голос
ты с этой кассеты,
поймешь, что не осталось
на память ничего.
Кому-то будет счастье,
тебя ведь кто-то встретит.
А мне такое счастье
уже не суждено.
Когда сотрешь мой голос
ты с этой кассеты,
поймешь, что не осталось
на память ничего.
Уеду вдаль от дома,
к Черному морю уеду,
а там в Новом Афоне
солнце стоит высоко.
Когда сотрешь мой голос
ты с этой кассеты,
поймешь, что не осталось
на память ничего.
Ни моря нет, ни лета,
ты не со мной, я - где-то.
Люблю тебя и только!
И больше никого.
Когда сотрешь мой голос
ты с этой кассеты,
поймешь, что не осталось
на память ничего.
18 октября 1986
* * *
Я слегка прибалдевший сегодня,
но пока не свихнулся совсем,
Вновь перрон, снова он, город Сходня,
улица Ленина, 27.
И зажмут меня братья в объятья,
и отложат на завтра кино.
И зашелестят листья и платья,
и польются дожди и вино.
Мы споем эту песенку дружно,
позабудем на время дела.
Вот и девушки. Все, то что нужно,
молодые литые тела.
Расплывутся по комнате звуки,
я той музыке, кажется, рад.
И заломятся стулья и руки,
опустеют посуда и взгляд.
И какая-нибудь пацифистка
на колени мне сядет под ночь,
и, меня ощутив близко-близко,
уведет из компании прочь...
Я себе удивляюсь порою,
отчего же душа так пуста.
Ты уснула, увлекшись игрою.
Спи, спектакль мы сыграли с листа.
У меня же ни сна, ни желаний,
неужели вся жизнь только для
этих судорожных окончаний.
Кто же я: человек или тля?
Никому не нужны обещанья,
а страданья нагонят тоску.
Все при деле, а я без прощанья
электричкой последней в Москву.